Чужестранка (СИ) - Савас Евгения

А ещё появилась моя опекунша. Точнее она и раньше была. С самого начала моего пребывания в больнице. Но теперь я не могла от неё отгораживаться. Она была моей родной тетей, старшей сестрой отца. Я мало с ней общалась. Она не относилась ко мне плохо, скорее уж слишком хорошо. Меня это обязывало словно. И бесконечно раздражало. Просто мы были разными. И если бы не обстоятельства, может быть, сошлись бы и приняли друг друга лучше. Но я к этому не стремилась. Не видела вокруг себя ничего кроме жадно тянущихся ко мне рук, и она в первых рядах этого хоровода вертящегося вокруг меня стояла.

Просто поймите, я не оправдываюсь.

Когда что-то болит, человек замыкается и остаётся один на один со своей болью. Не чувствуя никаких положительных эмоции, которые заменяют собой только внутренне состояние. Хочется остаться в одиночестве, переждать. А я плавала в своей боли без конца. И трудно сказать какой было больше. Той, что временно заглушали лекарствами или той, от которой никакие средства не могли ни то что избавить, а хотя бы немного притупить.

Иногда даже радовало, что тело болело так сильно, что на то, чтобы чувствовать, что-то другое у меня сил просто не хватало. Своеобразная анестезия чтобы не было слишком мучительно, заглушить душевную боль физической.

Из больницы меня забрали еще через три месяца. Мне все равно нужно было постоянно сюда возвращаться. Хотя смысла в этом я не видела. Никто не пытался даже скрывать, что из инвалидного кресла мне никогда не встать.

Возращение домой меня немного оживило. Я даже ждала этого. Но едва пересекла родной порог, поняла, что дома у меня тоже больше нет. Знакомые стены, но все не то. Мелкие детали - ваза, которой тут не было, по-другому стоящие безделушки. Мелочи, которые для меня выглядели вызывающе и неприемлемо. "Нет здесь никого, кто тебе на самом деле нужен" - вот что они мне говорили.

- Оксаночка, мы все твои вещи перенесли в эту комнату, тут тебе будет удобней.

Как же это... И сюсюканье, а по-другому моя опекунша ко мне никогда не обращалась, и то, что меня даже не спросили - хочу ли я этого. Да, для меня недоступно самостоятельно взобраться на второй этаж, где раньше была моя комната. Но в моих вещах копаться, трогать их - я не позволяла!

Я, молча направила кресло в свою нынешнюю комнату и захлопнула дверь перед носом всех кто шел за мной. И замок закрыла. В дверь стучали не слишком долго, оставив меня, наконец, в покое. Мельком взглянув вокруг, я доехала до окна. И так и просидела до самого утра, глядя сквозь прозрачный шелк на лужайку перед домом.

Подделки - вот что теперь меня окружало. И дом, и люди и я сама. И не было пути вернуть обратно настоящее.

Моё раздраженное состояние привело к тому, что ко мне даже психолог стал ходить. Смешно.

Я знала, что стала совсем другой. Не стеснялась в словах, высказывая все, что думаю о тех, кто делал вид, что заботится обо мне. Я отлично понимала, что была для них только препятствием для получения главного приза. Распугав всех, кто лез ко мне с показной жалостью, донимала тех, кто сбежать не мог.

Не горжусь этим. Но иногда так бывает. Ты словно в колее, из которой не можешь выбраться. Несешься с горы снова и снова, каждый раз все легче попадая в накатанный путь. Психолог пытался внушить мне, что все это всего лишь подростковое взросление и обостренные чувства со временем успокоятся и придут в норму. Моя агрессия по отношению к окружающим защитный механизм из-за потери родителей и прочий подобный бред. Никто не понимал. Вот в чем была вся беда. Не было никого, кто умел меня успокоить. А если и делал это, то не правильно, еще больше выводя из себя.

Да и как было понять? Мне едва исполнилось шестнадцать, а я беспомощна и зависима от чужих людей на всю свою оставшуюся жизнь. Я не считала это самой главной своей бедой. Я знала, что будет тяжело, но готова была расширить свой мир насколько возможно. Люди живут и не с такими увечьями вполне полноценно. Но те, кто были вокруг меня, так не считали. Они думали, что моя жизнь закончена и ничего мне не доступно. Пытались сгладить мою "тяжелую" жизнь. Не понимая, что сами её усложняют больше всего. Даже моё кресло автоматическое пытались возить! Это душило меня больше всего - меня словно насильно оборачивали слой за слоем в мягкую вату, оберегая. А я задыхалась все больше и больше.

Последней каплей стало, когда опекунша притащила в мой дом своего сына. Брата моего вообще-то, но для меня он был слишком другой, чтобы признать эту связь.

- Надеюсь, вы подружитесь.

Интересно, а почему я не знала о нем раньше? Старше всего на год, по словам опекунши, холенный и здоровый. Едва скрывая любопытство и брезгливость, рассматривал меня сверху вниз. Изломанное, тощее создание, с паклей торчащими волосами в инвалидном кресле.

- Сомневаюсь, — ответила я и собралась ехать дальше, взявшись за джойстик.

- Не слишком вежливо.

Что-то новое! Но опекунша тут же одернула его, в буквальном смысле дернув за руку, и бросилась ко мне, сюсюкая как обычно. Забрала тарелку с едой с моих коленей, за которой я собственно и выехала. Как у неё это получается - все совершенно делать невпопад и не вовремя! Есть тут же расхотелось, словно еда приобрела душок от ее прикосновения.

- Уже не нужно, — пока она не стала катать меня, я дернула джойстик слишком сильно. Скорости не те, чтобы движение получилось слишком резким, но все же оба отскочили от меня, и я постаралась поскорее скрыться.

Братец проникся ко мне острой нелюбовью, что особенно меня не задевало. Даже радовало, как хоть какое-то разнообразие. Тем более забавно было за ним наблюдать, когда он сдерживался при посторонних.

Я рассказываю об этом без особенных деталей, потому что не помню их. Все мелочные склоки, замешанные на эмоциях больше, чем на реальных проступках, я стараюсь забыть. Стыдно и я понимаю, что не была справедлива, не пыталась это скрыть, вымещая на окружающих всю свою боль, как могла.

2 глава

Завершая эту эпопею, я поскандалила со всем семейством разом и потребовала, чтобы меня оставили в покое. Как результат, я переехала в отдельную квартиру. Не большую, но оборудованную так, как я хотела. Персонал, без которого я не могла обходиться, я тоже сама выбирала.

Стало чуть легче. Появилось место, где я могла успокоиться. Не разговаривать ни с кем целыми днями, потихоньку зализывая раны, усмиряя саму себя с тем, в чем мне теперь жить до конца своих дней.

Это длилось около двух месяцев. Потом в один миг все кончилось.

Я была одна. Пролила на себя чай, пришлось перемещаться в ванную. Стянув одежду, поняла, что мокрая до белья и решила что нужно в душ сначала.

 Горячая вода полилась сверху, и вдруг вокруг стало темно. Я и сообразить ничего толком не успела, подумала только, что отключилось электричество, как сжалась, ахнув - вода стала ледяной! Пытаясь спрятаться от холодных капель, я вдруг осознала, что не тугая струя душа, а отдельные капли все тело меня жалят. И я не сижу! Как это произошло, я совсем не понимала - но я лежала наполовину погруженная в воду, а сверху, будто дождь лился. Ледяная вода, ледяной воздух, темнота. И вдруг надо мной, раскалывая небо пополам, сверкнула молния. В миг когда все залило слепящим светом, я рассмотрела, что вокруг меня вода. Кажется река, или что-то вроде того, в которой я нахожусь. Слева лес. Чуть дальше взгляд зацепился за тусклый оранжевый огонек - окно в доме, поняла я. Закричать, позвать на помощь я не успела - еще один пляшущий огонек появился на берегу.

Я услышала женский голос, но не поняла, что она кричала. Слабо вякнув, так как от холода всю перемкнуло, я с трудом подняла руку, понимая, что надо как-то дать понять, что я здесь. Чудо, что она меня заметила. И пошла ко мне прямо по воде, разбрасывая шумно и торопливо. Я никак не могла рассмотреть её, только сейчас сообразив, что огонек - это просто палка с огнем, горящим на конце. Меня накрыло с головой водой, я забарахталась, потеряв опору о которой даже не подозревала до сих пор. Но меня выловили и поволокли к берегу. Огонь с шипением погас, факел женщина отбросила просто и все бормотала что-то, ухватив меня подмышки и волоча рывками. В воде это было еще осуществимо, но по земле оказалось гораздо сложнее. Пусть я и была очень легкая тогда. Все же бездвижное тело перетаскивать не самое удобное и легкое занятие. Женщина пыхтела, замолчав наконец. Я ничего не видела почти, ощущая только горячий жар спиной, исходящий от нее. Не к месту вспомнилось, что я совсем голая. Но с этим и поделать ничего нельзя было. Что толку стеснятся. Хотя я все равно смущалась, давя стыд в себе привычно.