Три седьмицы до костра (СИ) - Летова Ефимия

...Новолуние-таки наступило. Оно всегда наступало.

Глава 2.

Маленькая девочка лет шести сидит прямо на земле, прижимаясь спиной к старому деревянному  колодцу. Мама не разрешает сидеть на голой земле после заката, но сейчас девочка об этом не думает. По ее грязным щекам текут сердитые горькие слезы. В сомкнутых ладошках - раздавленный мертвый светляк.

Голос возникает откуда-то из спины, спокойный, глубокий, проникновенный.

- Что случилось, милая?

- Саня раздавила светляка! – девочка трет запястьем щеку, отчего на лице остаются серые разводы. – Раздавила светляка!

- Специально раздавила?

- Да! Нет! Случайно... Я хотела у себя подержать, а она у себя... 

- Хочешь, он оживёт?

- Так не бывает, - девочка вздыхает, подтягивает худые ноги в мелкой россыпи синяков ближе к груди, одергивает задравшееся платье. – Если кто-то умер, потом уже не может… обратно. У мамы с папой умер один малыш, мама так плакала, и целитель приходил, и знахарка, и служитель Томас, а он всё равно не ожил, отправился на небо и теперь смотрит на нас оттуда, на меня, на Саню и нового малыша, ему еще не придумали имя. 

- Мама плакала, но ты… ты, наверное, радовалась, что он не ожил? Неужели ты не боялась, что мама и папа будут любить его больше, чем тебя? Неужели тебе не грустно, что у мамы и папы теперь новый малыш?

- Не-а, - девочка теперь утирает кулаком нос. – Мне нравится Телар, он, конечно, часто громко кричит, но это потому, что он маленький, и его никто не понимает. А ты можешь сделать так, чтобы тот малыш тоже ожил?

- Нет, эта душа уже слишком далеко, - непонятно говорит голос. – Я могу исполнить почти любое другое твое желание. Что ты хочешь? Красивое платье? Сладкие пирожные с медом, ты же такие, наверное, любишь? Все девочки их любят… Хочешь, у твоих подружек на лицах выскочат большие красные прыщи, и ты будешь самая красивая девочка в деревне?

- Я хочу оживить светляка.

- Больше всего на свете?!

- Больше всего на свете!

- Что ж…

Из темноты появляются две белые взрослые ладони и обхватывают маленькие ладошки. Мгновение, другое – и в руках у заплаканной девочки разгорается крохотный зеленоватый огонек. Девочка завороженно вдыхает, вытягивает руку – и светляк беззвучно, стремительно улетает прочь.

- Что ж ты его отпустила, милая?

- Так он же в лесу живет, - удивленно говорит девочка. – Пусть домой летит, у него там семья, детки. Я его только полмгновения подержать хотела. Спасибо тебе... вам, - торопливо спохватывается и пытается оглянуться. Тьма за ее спиной отступает, прячется.

- Не спеши, милая. Видишь, как всё хорошо вышло. Я тебе помог, а ты мне поможешь.

- А как мне вам помочь?

- У тебя есть кое-что, что мне очень нужно. А я могу тебе часто помогать. Кроме этого светляка, в деревне есть еще много раздавленных несчастных букашек. Хочешь им помочь?

- Хочу…

Сверчки надрываются, красные всполохи заката растворяются в небе, смытые темно-синей ночной краской.

- Хочешь помочь мне девочка? Будешь моей?

- Хочу…

Лунный серп, тонкий, белый, еще вчера неуверенно выглядывал из-за тучи. Сегодня на небе только слабо проскользнула пепельная тень лунного обруча. "Новолуние, - стучит у нее в голове сложное слово. – Новолуние".

- Не так, девочка, скажи: да, я буду твоей. Слова - это очень важно....

- Да… - словно завороженная, девочка повторяет, безвольно опустив руки. – Да, да...

- Будешь моей?

- Да...

- Я Шейашер, вторая тень престола Серебряного царства, и… как тебя зовут, светлячок?

- Вестая... Вестая Антария…

Ночная сырость змеится, клубится, вползает под одежду, распластывается по коже липким влажным холодком.

- И человек Вестая Антария, 343-го дня 670 года по времени поднебесного мира заключили договор, согласно которому…

Девочка не слышит, не понимает странный, словно бы незнакомый язык, голос, ставший нечеловечески низким, свистящим, жутким. Тень выступает из-за колодца, огромная, черная, комкается, как глина, принимая почти человеческие очертания. Поднимает наверх длинные волосы девочки, проводит пальцем по шее, обжигает до внезапно выступивших слез, поднимает обессиленно опущенную руку, мягко целует синеватую венку на запястье. Девочка только едва дергается, когда острые, словно иглы, зубы, прокусывают тонкую кожу. Размытая, полупрозрачная фигура чуть уплотняется, в чернильной тьме словно проскакивают крошечные искорки.

- Ты никому не скажешь об этом, милая… каждое новолуние ты будешь приходить сюда, ко мне… мой светлячок. Сладкая, живая, теплая… никому не скажешь, верно? Когда умрет луна, ты будешь приходить ко мне, всегда, всегда, всегда...

Острая на ощупь, словно ветка, ладонь приподнимает подбородок девочки, тьма колышется напротив ее белого застывшего лица. Кровь катится по узкому предплечью, черная тень слизывает последние капли – влажно, жарко.

- Я отблагодарю тебя сполна, мой светлячок.

Глава 3.

/Наше время/

- Тая... - отец выглядит непривычно нерешительным. Его смуглое от солнца, сильно обветренное лицо чуть морщится. - Сходи-ка, проведай сестру? Может, и Асании нужна помощь с дочкой, да и поговорить, наверное, есть о чем, по-сестрински...

Год назад Саня вышла замуж за Вада, сына давних знакомых родителей, а пару месяцев назад родила девочку. Можно и помочь, вот только я была у неё три дня назад. О чем таком нам говорить?

И это смущение в отцовских глазах...

С некоторых пор по мере моего взросления отец и мать стали относиться ко мне с осторожностью, как к полной до краёв крынке с молоком. Тронь неосторожно - и разольешь. Лучше и вовсе не трогать.

- Уж была бы сорванкой, как Санька, - в сердцах сказала однажды мать отцу, один на один - но изба-то у нас маленькая, всё слышно. - А эта ходит, что ветер в поле, не слышно, не видно, что ни скажи - кивает да молчит, одно небо ведает, что у неё на уме, а ведь ладная девка растёт. Но как её, болезную, замуж выдавать?

Отец только вздохнул. То, что младшая девка в семье Антарии немного нездорова головой, знали все соседи. Шуганная, молчаливая, странная, детей и взрослых сторонится, слова лишнего не скажет. Тем не менее, в деревне нашу семью любили, а, по словам родителей, я уродилась красивой, даже красивее Сани, до замужества – самой желанной невесты в наших краях.

Я не спорю с отцом по поводу внезапного визита к сестре, не задаю вопросов, но мне не по себе. Догадываюсь, о чем речь. Пару седьмиц назад мне исполнилось восемнадцать. Саня в этом возрасте вышла замуж.

***

Асания встречает меня с распростертыми объятиями. За год замужней жизни она не то что бы располнела, - как-то округлилась, в плечах, на лицо, в бедрах. Ее руки в муке, от неё пахнет сдобой, в люльке за печкой спит моя первая и пока единственная племянница Танита. Идеальная жизнь для любой девушки. Идеальная.

После всех приветствий, поцелуев и расспросов о домашних – шепотом, чтобы не разбудить чуткую Ниту, Саня осторожно приступает к главному:

- Тая, а тебе из деревни кто-нибудь нравится?

Я честно напрягаю память. Деревня – не город, здесь все на виду, все друг друга знают. Даже я, последние двенадцать лет сторонившаяся сверстников, игр и увеселений, знаю каждого молодого человека, который может стать моим женихом. Но нравится? Что вообще мне нравится?

Я люблю свой дом, люблю, когда братья не ссорятся и не шалят, люблю, когда дома мама и папа, когда они смотрят друг на друга так тепло и ласково, и у меня на душе тоже становится тепло. Люблю тишину и одиночество, когда не нужно притворяться и выдавливать улыбку. Люблю сырный молодой месяц, он означает, что до полнолуния еще далеко…Люблю реку… При мысли о реке мне внезапно вспоминается он.

Вилор. Молодой человек, который однажды спас меня. За годы его облик стал для меня обликом сказочного рыцаря из детских сказок, прекрасного, справедливого, сильного и доброго, принца, всегда приходящего на помощь. Я понимала, что мы вряд ли увидимся снова, но как же мне хотелось встретить кого-нибудь похожего! Да вот беда, ни один из местных юношей не походил на него. Совершенно. Не та стать, не тот голос, не та улыбка… Верно в песне поется: