Снежная песня сирены (СИ) - Кириллова Наталья Юрьевна
– Хорошо, – невпопад повторила Аиша.
И когда украшение дома к празднику успело превратиться в скучную, никому не интересную обязанность? В дело, вызывающее радости и энтузиазма не больше, чем всякое рутинное занятие?
* * *
Дом встретил тишиной. Пустотой в тёмных комнатах. Пепельно-серой Лаской, вышедшей к вернувшейся с работы хозяйке. Запиской, засунутой уголком за раму зеркала в маленьком холле.
«Снежная моя, буду поздно. Не жди меня и ложись спать. Лес».
– Значит, остались только мы.
Ласка потянулась и прошлась неспешно вдоль ног Аиши, потёрлась сначала одним пушистым боком, затем другим.
Ужин в компании кошки и радио, передающего, как назло, исключительно весёлые новогодние песни, бесконечно далёкие от сумрачного настроения Аиши.
Коробки с ёлочными игрушками, хранящиеся в порядке на чердаке от праздника до праздника. Разноцветные бумажные фонарики и гирлянды, стучащие вкрадчиво бусы и поделки Айлины времён младших классов, яркие ленты и гроздья колокольчиков, заботливо упакованные и разложенные всего одиннадцать месяцев назад. Вроде и много времени прошло, а кажется, будто вчера. Оставшиеся с прошлого Нового года свечи и покрытые блёстками сосновые шишки, раскрашенные фигурки зимнего князя всех мастей. И щекочущие запахи хвои, корицы и имбиря, впитавшиеся в каждый предмет, словно слившиеся с ними, мягко, незримо наполнили чердак, едва Аиша поочерёдно открыла несколько коробок, начала перебирать украшения. Ласка, верная спутница, то шуршала обёрточной бумагой, то заводила извечную кошачью игру с бечёвкой, которой были перевязаны коробки.
Наконец Аиша встала со старого выцветшего ковра, отправленного когда-то на чердак и ныне устилающего пол его, приблизилась к окну. Высокая, накрепко спелёнатая ёлка дожидалась своего часа на террасе, выходящей на задний двор. К вечеру метель закончилась, небо расчистилось, открыв бескрайние, усыпанные звёздами просторы, и белоснежные литые сугробы искрились серебром в свете фонаря на террасе, идеальные творения зимы в нетронутой, холодной своей красоте. Окна соседнего дома освещены и сейчас, когда лишённые листвы деревья и кусты застыли гротескными чёрными изваяниями, не способные служить укрытием, хорошо видна нарядная ёлка в чужой гостиной, занимающая едва ли не весь оконный проём.
– А у кого-то уже праздник.
Ласка замерла среди коробок, посмотрела на Аишу медовыми глазами.
– Ёлку наряжать мы сегодня не будем, – Аиша коснулась кончиками пальцев холодного стекла и обернулась к кошке. – Но займёмся другим, не менее важным делом. Наберём свежих шишек и веток для венков, раз уж у нас полно времени. Всё равно спать не хочется, а больше делать нечего.
Да и кто ещё пойдёт за ветками?
У дочери школа, контрольные по окончанию полугодия и друзья, с которыми всяко интереснее, нежели с привычными, скучными родителями. И вообще, кто в четырнадцать лет проводит много времени с родными?
У мужа работа и как конец года, так всегда задержки допоздна. И не след слушать соседку, трижды разведённую госпожу Бетти, намекающую упорно, без устали, что раз супруг задерживается на работе, то, значит, всенепременно изменяет жене с молоденькой секретаршей.
У подруг свои семьи.
Порой Аиша задумывалась о втором ребёнке, но… В межвидовых браках дети рождались далеко не всегда, а уж чтобы сирены от демонов рожали, о подобном и вовсе никто никогда слыхом не слыхивал. От человеческих мужчин – пожалуйста, так, собственно, и появлялись на свет сирены, не имеющие мужчин своего вида.
Говорили, что с оборотнями возможно.
И даже с сатирами.
А от демонов – никогда.
Конечно, Аиша понимала, на что соглашается, когда принимала брачное предложение Арлеса. Понимала, что так и будет, когда выходила за демона замуж – к немалому, надо заметить, удивлению матери и друзей. Кажется, тогда только Айлина и радовалась по-детски восторженно, непосредственно появлению отчима.
И потому нужно опять отбросить мимолётные, случайные мысли о детях. А что в последние месяцы посещают они голову всё чаще, так то из-за беременности Тианы. Из-за усталости, что копится неизбежно к концу года. Из-за не сказать, чтобы неожиданного, но всё одно неприятного осознания, что дочь выросла и куда меньше, нежели прежде, нуждается в обществе матери.
– Нет-нет, Ласка, ты со мной не пойдёшь, – Аиша прикрыла коробки, взяла кошку на руки, спустилась с чердака. – Останешься дома и будешь беречь его тепло до моего возвращения, а я быстро съезжу в лес. Никто, кроме тебя, и не заметит моего отсутствия.
Хотя насчёт быстро – здесь она явно погорячилась.
Дороги замело, улицы ещё не расчищали даже в черте города, а за городом дела обстояли и того хуже.
Машина благополучно застряла на полпути к лесочку, раскинувшемуся невразумительной кляксой сразу за окраинными улицами, и после некоторого раздумья и нескольких тщетных попыток выехать из сугроба самостоятельно, Аиша решила оставить автомобиль там, где есть. Обратно идти недалеко, а с машиной завтра Арлес поможет. Или Марка попросит, если собственный муж снова окажется слишком занят.
Или если она сама не рискнёт признаться супругу, куда отправилась на ночь глядя. А с другой стороны, она сирена, может за себя постоять. Частичная трансформация – оружие надёжное и действенное вполне.
Лес, подобно дому, встретил тишиной, но не гулкой, не пустой, – прозрачной, хрустальной, застывшей в морозном воздухе. Свежий снег укутал толстым пуховым одеялом землю, набросил тяжёлые шубы на ели, опутал лиственные деревья легчайшей белой шалью. Чёрное бездонное небо в лесу, вдали от огней города, и впрямь казалось бескрайним, зовущим уверенно, настойчиво, так, как может звать только небо и только сирену.
И в сугроб Аиша ухнула выше колена. Сделала несколько шагов, с трудом переставляя ноги, вязнущие в снегу рыхлом, мягком, словно пушистый кошачий хвост. За спиной потянулась цепочка следов, похожих на колодцы-провалы, рассёкших уродливой кривой линией нетронутый белый наст.
Да и шишки вряд ли найдутся.
Зато можно наломать еловых веток.
Время позднее, вокруг никого.
Никто её не заметит.
Одежду Аиша оставила под ближайшей елью, тщательно завернув всё в пуховик и присыпав сверху снегом для надёжности. Там же сменила ипостась.
Крепнущий мороз вонзил ледяные свои клыки лишь в первую минуту-две, пока хрупкое человеческое тело торопливо, путаясь в рукавах и пуговицах, освобождалось от слоёв ткани, но затем неохотно разжал челюсти, отпуская на волю белокрылую сирену. Ступая неловко, переваливаясь по-утиному, Аиша выбралась из-под широких лап, колких, что коготки, тянущихся под весом зимней шубы к самой земле, расправила крылья и взлетела. Лес негустой, а над макушками деревьев и вовсе простор расстилался, тёмный, влекущий в неизвестность, кружил голову заманчивой далью, пусть и ограниченной поодаль предостерегающими городскими огнями.
Аиша сделала круг-другой над лесом, разминая крылья и разогревая тело, наслаждаясь упоительным ощущением воздушных объятий, незримых, но поддерживающих уверенно, колючим ветром в лицо, самой радостью полёта. Затем снизилась, выискивая подходящую ель. Стряхнула снег, осыпавшийся пушинками, аккуратно отломала глянувшуюся ветку, бросила на землю, потом принялась за другую. С птичьими когтями да пальцами, более сильными, крепкими и менее чувствительными к холоду и царапающим иголкам и шершавой коре, нежели обычные человеческие руки, дело спорилось быстро. Закончив с одним деревом, Аиша спускалась к земле, собирала улов и относила к месту, где оставила одежду. Сваливала кучей там и летела дальше. Много старалась не брать, да и не к чему ей столько. Стрелой взмывала над верхушками, жадно глотала ледяной воздух, будто освежающий лимонад в жаркий полдень, пила и не могла напиться. Напевала негромко, себе под нос, одну из услышанных по радио новогодних песен. И чудилось, словно мир вокруг оживает, пробуждается ото сна, отвечает на звуки голоса её, наполняется серебряными тенями.
