Огонь в его крови (ЛП) - Диксон Руби
Он лишь, нахмурившись, глядит на меня.
— Ты проспала все нападение дракона?
Так, а теперь ему кажется, что я еще и глухая. На самом деле никому не спится во время нападения дракона, тем более уж не тогда, когда кто-то столь оглушительно свирепствует. Прошлой ночью я даже глаз не сомкнула, а, прижав колени к груди, клубочком забилась в углу и молилась, чтобы все это закончилось, и именно таким образом я всегда преодолеваю все нападения дракона.
Драконы обычно нападают как по часам — большие золоченые атакуют каждые три дня незадолго до полудня. Красные, они — поменьше, нападают ежедневно целую неделю, а потом затишье на остальные три. Никто и никогда не нападает по ночам.
За исключением прошлой ночи. И я без понятия, что это означает. Я даже думать не могу, иначе мне придется волноваться об Эми, а пока я торчу здесь, от переживаний за Эми толку мало.
— Проспала нападение дракона? Я? — мотаю головой и пытаюсь продолжать улыбаться. — Я имела в виду совсем другое.
Он лишь смотрит на меня, как будто я спятила. Что ж, может и так. Флиртовать с тюремщиком, чтобы получить информацию, — означает вставать на весьма скользкую дорожку.
— Итак, — спрашиваю я. — Что у нас сегодня на повестке дня?
Тюремщик, глядя на меня, сужает глаза. Кажется, я веду себя слишком уж очевидно. Прежде чем он успевает сказать хоть слово, открывается дверь, и еще один одетый в форму тюремщик заглядывает внутрь. Он кивает головой обоим моим охранникам, и второй мужчина встает на ноги. Тюремщик, стоящий возле моей двери, тянется к чему-то у себя на поясе. На какое-то мгновение я беспокоюсь, что это дубинка, но когда слышу бренчание ключей, я успокаиваюсь. Я ухожу отсюда.
Тем или иным способом. Я имею в виду, что меня, возможно, и накажут, но, по крайней мере, у меня есть хоть какой-то шанс.
Дверь со скрипом открывается, и, щелкнув пальцами, он обращается ко мне.
— Пойдем, мисс Джонс.
Я встаю, ноги затекли и болят, делаю шаг вперед. Я крепче натягиваю свою старую, поношенную футболку по своему телу вниз, пытаясь выглядеть беспомощной, и в ту же минуту просматриваю помещение. Насколько сложно будет отсюда сбежать? Я рассматриваю пустую «тюрьму», а новый тюремщик смотрит на меня с острой заинтересованностью, что в итоге меня ждет. Теоретически, я могу быть быстрее их обоих, если они — все, что меня тут окружает. Но одна вещь, которую я знаю о Форт-Далласе? Всегда есть гораздо больше солдат. Я отбрасываю идею побега; я дралась, когда они бросали меня сюда, но после двух недель и пары кормежек, с которыми не особо-то и торопились, я не отличаюсь гибкостью и слишком ослабла, чтобы в драке добиться многого. Я даже не протестую, когда тюремщик, выставляя напоказ, высоко в руке поднимает наручники. Какой смысл, да разве это поможет?
Протягиваю свои запястья и продолжаю улыбаться своей «я очень предупредительна» улыбкой, хотя у меня такое ощущение, будто что-то внутри меня умирает.
Он выводит меня из тюрьмы и направляет внутрь длинного, темного коридора, освещенного лишь несколькими грязными, запыленными окнами. Прибывает новый страж, кивает головой тому, кто идет рядом со мной, а затем они окружают меня и направляют вниз по осыпающимся бетонному коридору, потом по бесконечному лабиринту, буквально заваленному битым бетоном и в клочья разодранному напольному покрытию. Старый, тусклый знак, гласивший «Ресторанный дворик», указывает на длинный зал, напоминая мне, что вот эта часть Форт-Далласа когда-то была торговым центром. А покрытый бетоном базар, где старьевщики держат свои палатки для обмена товаром? Это старый парковочный гараж. В моей голове проносятся воспоминания о походах по магазинам и тусовках после уроков с друзьями, но это было в другой жизни. Та Клаудия Джонс умерла. Она умерла во время Разлома, а эта исхудавшая, суровая, оставшиеся в живых, — та, кто я есть сейчас, это все, что от нее осталось. Та Клаудия знала все о торговых центрах и школах и была солисткой своей любимой рок-группы. Оставшаяся в живых Клаудия мало что помнит о мире до Разлома, когда все поглотил огонь. С тех пор слишком сильно все изменилось между «сейчас» и «тогда». Для меня это здание — всего лишь доказательство о Форт-Далласе. Разрушение. Сломленные души. Лишенная жизни пустота. Страдания. Обуглившийся руины.
В воздухе так и пахнет гарью, а призрачные струи дыма пронизывают лучи солнца, проходившие сквозь окна, снова заставляя меня задуматься о драконах. Но эта вонь мне уже надоела и в то же время очень тревожит. Весь мир с недавних пор — сплошные огонь и пепел, и именно это мне до чертиков надоело. Я не такая оптимистка, как Эми. Я не верю, что жизнь в конце концов наладится.
Я считаю, что мы должны довольствоваться просто тем, что имеем. Наверное, поэтому я — охотник за мусором, а Эми остается дома в безопасности.
«Ты лучше оставайся в безопасности», — я мысленно журю ее. — «Мне придется надрать тебе задницу, если умрешь». Меня пронзает такой ужас при мысли об этом — Эми умерла — что я останавливаюсь на месте и наклоняюсь перед тем, как меня настигает рвота.
— Ты что, заболела? — спрашивает менее приятный страж, когда меня тошнит желчью на бетон. — Или беременна?
Я окидываю его гневным взглядом, когда заканчиваю и, вздрагивая, вытираю рот. Со мной ни то, ни другое. Я — всего лишь одна из многих людей в Форт-Далласе, которая медленно умирает от голода. Тюрьма не очень-то стремится заботиться о трехразовом питании. Вчера я получила овсянку и это было потрясающе, пока я не нашла в ней гигантского мертвого жука. Я все равно ее съела с жуком и всем остальным. Овсянки у нас не было со времен Разлома, и скорее всего она просроченная. А жуки? Жуки — это же всего лишь протеин.
Разумеется, это и правда могло быть то, почему меня вырвало.
Один из стражей подталкивает меня ногой.
— Если ты уже закончила тянуть резину, шевели ногами, поняла? Тебя ждет мэр.
Ну, надо же. Мэр? И впрямь настал Судный день*, раз уж я получаю самого мэра, который будет рассматривать мое дело в суде, а это означает, что мне конец (Прим.: имеется в виду — конец света). Я с трудом глотаю и вытираю рот своей грязной футболкой.
— Я в порядке.
В воздухе висит резкий запах затяжного дыма, даже более зловещий, чем прежде, и мои мысли возвращаются к нападению дракона прошлой ночью. В последнее время в воздухе парит немало дурного.
Стражники ведут меня через то, что осталось от прежде существовавшего торгового центра и внутрь следующего магазина. Понятия не имею, что это был за магазин до Разлома; интерьер чистый и опрятный, а на полу лежит персидский ковер и квадратом вдоль стен выстроены пластиковые стулья. Приемная. Но мои стражи не подводят меня к одному из стульев. Вместо этого они ведут меня во второе помещение.
Кода они заводят меня внутрь, яркий свет затопляет мне глаза. Я инстинктивно вздрагиваю и закрываю лицо руками, пытаясь заслониться от него. Меня пронзает паника. Мы, безусловно, не под открытым небом…, так ведь? Открытые пространства не безопасны — подлинная защита исходит от зданий с толстенными крышами и прочными кирпичными стенами. Бетонными. В подземелье. В любом месте, защищенном от огня и когтей, а также пепла.
Но когда мои глаза привыкают к свету, я понимаю, что мы находимся всего лишь в большой комнате с большим количеством окон с отдернутыми полинявшими шторами, чтобы впустить свет и открыть вид на город. Не то, чтобы здесь был лучший вид из окна — пепел и много развалин, ох, и еще больше пепла. Правда, я оценивающим взглядом осматриваю шторы. Сколько там ткани? Достаточно много одеял, чтобы купить месячный запас продовольствия в палатках для обмена товаром. Использование всей этой славной, тяжелой ткани в качестве штор кажется довольно глупым. Остальная часть комнаты освещена ярким солнечным светом, а кафельные полы сверкают искрящейся чистотой. Судя по всему, до Разлома это место, определенно, было весьма милым. Комната не безопасная, конечно, но миленькая.
