Нина Бархат - Присвоенная

К концу дня я уже двигалась, как заводная кукла: все мои мысли кружили над постелью — прилечь, прилечь бы… Голова уже почти не беспокоила, но общая слабость выматывала тело и разум необыкновенно. Никогда раньше я не проводила на ногах день, будучи больной.

Вечером, убирая чашки в гостиной после посетителей Дженоба, я плавала в тумане мечты о подушке и ничего не замечала вокруг. Курсируя вдоль длинного стола и механически собирая посуду на один его конец, я десятки раз проходила мимо кресла у камина, поэтому, когда вдруг краем глаза уловила там движение, испуганно замерла.

В кресле сидел Кристоф. Неужели я все это время его не замечала? Он застыл, устало прикрыв лицо рукой, отгородившись от всего. Странно… Он всегда был стремителен, полон энергии! И даже когда стоял неподвижно, внутри него, казалось, звенела туго свернутая пружина, готовая распрямиться с огромной силой в любой момент. Сейчас же, подобно обычному человеку, он выглядел утомленным. Будто позади остался очень тяжелый день. На лбу залегла складка страдания.

Рефлекторно я сделала шаг к нему.

— Что? — он открыл глаза в то же мгновение. Вопреки ожиданиям они были напряжены как никогда.

— Ничего.

Глупо поддаваться импульсам.

Кристоф убрал руку с лица и внимательно посмотрел на меня.

— Тогда уйди, Диана! Сегодня был… сложный день. Меньше всего мне хочется тебя видеть.

— Взаимно, просто…

— Что? — Он не собирался отпускать меня без ответа.

— Мне показалось, тебе плохо, — я тут же поняла, какую глупость сморозила. Удивительно, что делает с человеком дурное самочувствие! — Извини, я пойду.

Но неуловимым стремительным движением он схватил меня за руку и заставил подойти ближе. Не думая о последствиях, я попыталась вырваться, но Кристоф не позволил, удерживая. Совершенно безболезненно для руки и нестерпимо больно для гордости.

Его глаза настойчиво выискивали что-то в моих.

— Ты сама себе противоречишь! Ты же терпеть меня не можешь, и тут вдруг такая забота, — его губы саркастически скривились.

— Мне тяжело это говорить, Кристоф, но ты… ты — мой хозяин. И… — я искала и не могла найти подходящие слова, — я забочусь о тебе так, как стала бы заботиться и… о твоей собаке, — наконец-то точное сравнение! — Если одной из них станет плохо, я попытаюсь помочь. Это мой долг. Но это не означает, что мне приятны ее зубы.

Моя рука свободно выскользнула, и я поспешила сделать шаг назад, не зная, чего ожидать в ответ на свои резкие слова.

Но он лишь откинулся в кресле и, прикрыв глаза, тихо сказал:

— Иди, займись лучше делом, Диана.

Трудно было поверить, что выходка сошла мне с рук.

Год назад в доме родителей я была уверена, что нет жизни хуже. Месяц назад я пыталась привыкнуть к мысли, что моя жизнь подходит к концу. Теперь же я знала — жизнь продолжается. Но не здесь и не для меня.

И раньше такие непростые, отношения с Кристофом стали просто невыносимыми. Казалось, злость поселилась в его глазах навсегда, и, проходя мимо него, я кожей чувствовала мерзкий взгляд. Обычно холодный и уравновешенный, он вдруг стал придираться ко мне, хотя я старалась не давать и малейшего повода. Невероятно, но пару раз он даже сорвался на крик!

Я не могла понять, за что же он ненавидит меня. Может, его, уставшего от восемнадцатилетнего ожидания, раздражала необходимость терпеть меня рядом и дальше? И тот факт, что от меня зависело столь многое, не давал ему возможности просто отправить меня на корм, как хотелось? Плюс моя «несговорчивость» добавляла злости?

Но его ненависть не могла быть сильнее моей! Стоило мне увидеть Кристофа, услышать его голос или даже просто подумать о нем, как руки сами сжимались в кулаки, белели губы и сердце начинало отсчитывать каждый удар четко, как часовой механизм бомбы. О, если бы я могла взорваться и унести с собой в могилу это чудовище, это была бы сладкая смерть!

С каждым днем наше противостояние усиливалось.

Кристоф, пользуясь правом хозяина, нагружал меня работой вдвое больше остальных, несмотря на мое плохое самочувствие. Я же в ответ, ничем не выдавая, как мне плохо, молча пропитывалась ядовитой ненавистью…

Однажды утром, еще толком не проснувшись, я открыла глаза и увидела его у своей постели. Это был, безусловно, сон, потому что Кристоф улыбался. И дело не только в том, что за всю мою жизнь он улыбался считанные разы. Выражение его лица было совершенно необыкновенным — мягким, нежным, невозможным… властным, жестким, как и всегда.

Черт! Я все-таки проснулась!

И он действительно стоял рядом!

Что-то неуловимое в его глазах напомнило мне о прошлом, наверное, именно поэтому меня мгновенно утянуло в водоворот страха. Тут же на смену ему пришло смущение — я была полуголой: видно, ночью стало жарко, и во сне я сбросила майку. Одеяло лежало на полу, а Кристоф стоял надо мной и бесстыдно разглядывал. Да как он смеет!

И привычная ненависть захлестнула меня, лишив возможности дышать!

Это было очень бурное пробуждение.

Внезапно даже для самой себя, судорожно набрав полные легкие воздуха и вскакивая с постели, я зашипела разъяренной кошкой ему в лицо:

— Что ты тут делаешь?! Убирайся немедленно!!!

Удивительно — он отшатнулся от неожиданности и сделал шаг назад. Это придало ускорение моей ярости! Все, что копилось у меня внутри, вырвалось на свободу с его приходом. Никакое наказание, даже смерть, не смогло бы сейчас заставить меня молчать! И я громко закричала, впервые безразличная к тому, услышат ли меня, что подумают и как отреагирует мой… хозяин:

— Что ты здесь делаешь?! — не заботясь тем, что была почти голой (все равно рассмотрел что хотел), я продолжала наступать на него, требуя объяснений. Не сомневаюсь, он уже и забыл этот мой тон! Я придавила ногой люк, чтобы он не смог уйти без ответа.

Кристоф был удивлен и даже растерян. Я никогда не видела его таким раньше.

— Ненавижу тебя! — злые слезы жгли мои глаза. — Ты лишил меня семьи, самой жизни! Но тебе и этого мало! Я работаю с утра до поздней ночи, и мне нужен сон! Хоть немного! Чуть — чуть покоя… Тебе не приходило в голову, что лекарство для твоей любимой сестры может иссякнуть раньше срока?! Из-за тебя! — Я набрала побольше воздуха и прорычала: — Убирайся!!! — Слезы капали, выжигая во мне все живое.

Кристоф превратился в статую — ни слова в ответ, странный взгляд… Лишь шумное дыхание напоминало о том, что он жив.

— Ну что я тебе сделала? Почему ты не можешь относиться ко мне так же, как к остальным слугам? Может, раньше, дома, я и дерзила тебе, но сейчас я даже слова лишнего не говорю. Я теперь лишь прислуга, послушна и покорна… Почему ты так обращаешься именно со мной?!