Ольга Митюгина - Нетопырь

Девушка перегнулась, склонившись с седла. Влад видел ее восхитительную улыбку…староста от нее просто таял! Он стоял весь красный, неловко улыбался в ответ, тискал в руках свою шляпу и отчаянно пытался что-то объяснить.

И проигрывал.

Наконец девушка рассмеялась и выпрямилась на лошади. Разобрала поводья.

— Так мы договорились, не так ли, господин Кадмен? Я рассчитываю на вас!

— Да… — бормотал тот. — Да…

— Эй, погодите! — Влад сам поразился своей дерзости, когда его рука ухватила повод белоснежного скакуна.

Всадница поглядела на него сверху вниз.

Не рассерженно, не испуганно. Просто изумленно.

— Чего вы хотите? — поинтересовалась она.

«Вас».

— Я требую вашего объяснения!

— Чего?.. — кончики губ подрагивают в сдерживаемой улыбке.

«Меня хотят многие…»

На мгновение Влад остолбенел от этой «ответной» мысли.

— Вы чуть не затоптали меня конями на вашей охоте, неделю назад. Вы считаете, что это нормально?

— Вы хотите денег? — презрительно искривила она рот. Какое разочарование на лице!

— Нет!

— Чего же вы хотите?

«Помимо вашего невыполнимого желания». Смех. Как пух у шеи.

— Извинения. Вашего и барона.

— Что-о?.. — брови удивленно поползли вверх. Боже, какая же она красивая! Какая она…желанная.

И недостижимая.

— Кто вы?..

— Мое имя господин Радлош. Влад Радлош. Сельский учитель.

— Вот как?.. Вы обучались в городе?..

Кровь бросилась ему в лицо.

— Я обучался в Праге! В Чехии!..

— В таком случае я удивляюсь, что вы делаете в нашем богом забытом захолустье.

— Неважно! Я должен заботиться о своем народе, о своем отечестве. Неужели вы не понимаете, что мыслящий человек не может себе позволить жить лишь ради себя, купаться в роскоши ради самой роскоши, и, теша дурное тщеславие, топтать конем живых людей, подобных себе… а потом напиваться в провонявших винными парами и преступлениями замках, смакуя собственную воображаемую значимость! А потом предаваться разврату в потных, продавленных кроватях, где поколениями шлюхи унижали честь матерей семейств!..

Девушка рассмеялась и нагнулась к нему, опершись на луку седла. В глазах ее скакали лукавые бесенята.

— Честь матерей семейств?.. А кто же мешал уважаемым матронам не отдавать лавры любовниц шлюхам?.. — она подмигнула, и от этого Влад почувствовал, как жаркая краска заливает его лицо, вплоть до корней…зубов.

— Вы… Вам всегда слишком многое позволялось!

— Бесспорно, — кивнула она. — Это право сильного: брать то, что он хочет.

— Или красивого?

— Это вызов? — усмехнулась она. — Красота — великая сила.

— Пока она есть.

Они смотрели в глаза друг друга, и Влад чувствовал, как туманится его разум. И не мог себе позволить такой роскоши, как проиграть этой умной, наглой, прекрасной…шлюхе.

— Если вы хотите моего извинения, пожалуйста! Я очень сожалею.

«Слишком, слишком легко!»

— Если вы хотите извинения барона, вам придется поехать в замок Попрушнек. Там мы продолжим наш спор, все ли уважаемые матери семейства, что покоятся в родовом склепе замка, такие уж невинные жертвы!

— Бесспорно, есть и…

— Счастливо оставаться, господин Радлош! Вы доставили мне много приятных минут.

Удар плеткой… Конь срывается в стремительный галоп.

Шлюха… Только шлюха… Баронская подстилка. Почему так горько?.. Согласись она оставить барона и нечестную жизнь, то смог бы он?..

Глупости! Шлюхи — это шлюхи! И он не заигрывает с ними! Он их презирает!

И ставит на место.

Луч солнца, взошедшего над облаками, ударил сквозь стекло иллюминатора, игриво шлепнул теплой золотой ладошкой по глазам спящего молодого человека. Фоулн поморщился и проснулся.

Далеко внизу плескались волны океана, сверху похожие на синее однообразное поле, пятнистое от теней облаков. Изредка, когда юное, проказливое солнце бросало вниз искристые иголочки лучей, синева возвращала небу пронзительный блик света, будто море и солнце с утра пораньше взялись за свой настольный, облачный, пинг-понг.

На душе было удивительно хорошо и светло, мирно, как если бы прохладная тишина сочилась сквозь стенки самолета, этой удивительной серебристой машины, стремящейся сейчас сквозь мерцающий голубой свет пустынного неба и пушистую белизну облаков навстречу набиравшему силы дню.

И все темное, тяжелое, что еще удерживало душу, таяло, как призрачный неверный туман.

Сон вспомнился не сразу, но воспоминание пришло не оглушающим, не страшным, как было в первый раз, в Соулинге — оно было мягким, ненавязчивым, словно заботливый друг, осторожно тронувший за руку: ну же, выслушай, я не просто так…

Красавица-дама из замка… Вылитая Элли!.. Только постарше.

Фоулн рассмеялся: надо же!

Сидевшая рядом молоденькая студентка улыбнулась, тряхнув вьющимися, смоляно-черными волосами — ее улыбка была солнечной, как утро за бортом, и столь же чистой — и пожелала ему хорошего дня.

И молодой человек улыбнулся в ответ…

— Меня зовут Сидни, — представилась соседка по креслу.

— Лайнелл.

Она летела во Францию, в гости к родственникам, и на несколько часов можно было забыть все загадочные сны и просто поболтать с приятной девушкой, прямой и ласковой, как солнечный луч…

— Так вы школьный учитель?.. — распахнула она глаза.

— Тренер. А вы на кого учитесь, мисс Сидни?

— Мистер Лайнелл! — рассмеялась она в ответ. — Я математик. Шестой курс.

— О! — молодой человек шутливо наклонил голову. — Математика! Это для избранных. Я почему-то всегда путался в лабиринтах логарифмов и дифференциалов. Скажу по секрету, — он доверительно понизил голос, — я уже с корнями не в ладах…

— Не может быть! — звонко хохотала спутница. — А в какой школе вы преподаете?..

Фоулн назвал.

Лицо девушки неуловимо изменилось. Кажется, она немного осунулась.

— Там работал Майк, — глуше произнесла она.

— Вы его знали?.. — резко повернулся к ней молодой преподаватель.