Разожги мой огонь (СИ) - Май Татьяна
Удар.
Еще удар.
Металл истончался под мощными ударами хозяина вулкана, обретал форму. Пот глаза заливал, зрение туманил, но хозяин вулкана не утирал его.
Домой рвется, глупая.
Удар.
Знал, почему не хочет с ним оставаться. И не винил. Он бы и сам не захотел.
Еще удар.
Уверен был, что не примут ее соплеменники обратно. Ничего-то в людях не меняется. И не изменится никогда.
Не призна́ют.
Удар.
Отрекутся.
Еще удар.
Выгонят.
Еще один.
Ему-то это наверняка известно. А ей убедиться самой придется. Знал, что после зачахнет от тоски по дому в горе этой. И хоть понял уже, как девица духом сильна, но у всякой силы свой предел есть.
Но ему-то что за дело? Никогда его судьба невест не волновала. Приходили — и забирал их Изначальный Огонь. Хворых, ослабленных, угасающих. И сил-то в них не было своей судьбе противиться.
А в ней есть. И сила духа, и бесстрашие, и гордость. Да что о том думать… Оставшись в живых, только самой себе хуже сделала. Совсем как та, другая.
Нахмурился, отложил молот. А в памяти уже вспыхнуло, закружилось, как подхваченный ветром сухой лист, воспоминание, принося сердечную боль.
Глава 12
— Ты… жива… Я знал… Чувствовал…
— Уходи, Редрик.
— Я за тобой пришел, — произнес хрипло и перехватил меч поудобнее, чтоб в руке не скользил — от волнения ладони вспотели. — Идем. Ты не бойся, я смогу тебя защитить от него.
Покачала головой и с места не сдвинулась. Видел, как в уголках губ, которые столько раз целовал, складка залегла.
— Оставь меня, Редрик. Прошу.
— Оставить? — неверяще смотрел на хмурившуюся девицу.
Сердце от радости так и заходилось. Не знал, каких богов благодарить за то, что видит ее. Живой. Здоровой. Цветущей. Выходит, не успел еще обряд свершиться.
Готов был к ней броситься, да только девица глядела неласково, а после ее просьбы Редрика и вовсе будто ведром ледяной воды окатило.
— Ты верно услышал.
— Да ты ведь моя невеста. Ты мне обещана, как я могу уйти? — Сделал к ней шаг, но девица отступила. Тогда и он замер. — Что же ты?..
Досадливо поморщилась.
— Уходи. Не твоя я больше.
— А клятва как же? Или не помнишь, как в майскую ночь клятву перед богами давала?
— Помню. Но клятвы той больше нет. И девицы той больше нет.
Ветер трепал волосы цвета ореховой коры, а голубые глаза смотрели холодно. Присмотрелся к ней заново в свете отправляющегося на покой Отца-Солнца. На шее нитка бус гранатовых, платье богатое, каких в селении никогда не нашивали, косы прошитыми золотом лентами переплетены.
— А ты и верно другая, — проговорил задумчиво. — Да только причина известна, — прищурился, — это все колдовство его проклятое!
— Колдовство то любовью зовется.
— А со мной не любовь, выходит, была? Не люб тебе больше? — невесело усмехнулся.
Прикусила губу, сжала маленькие руки в кулаки. Видел, как поднимается и опускается грудь, словно воздуха его невесте не хватает.
Терпеливо ждал ответа.
— Ошиблась я, Редрик. Ты меня прости.
— Ошиблась? — нахмурился.
— За любовь я нежность принимала. И… и… привычку, — выпалила. — Мы же с тобой с малых лет знаем друг дружку. А когда родителей твоих и моих хворь болотная унесла, горе нас объединило. Неужто сам не помнишь?
— Говоришь ты складно, да только не верю тебе. Не могла за седьмицу ты так перемениться. — Мотнул головой, отсекая саму мысль. — Не верю.
— Твоя воля. Но жизнь моя теперь здесь, Редрик. Как и сердце.
— Да ведь чудовище…
Не дала договорить. Сложила руки к груди, топнула обутой в узорчатый башмачок ножкой.
— И чудовищу любовь ведома, иначе б не выжила. Да только и не чудовище он вовсе!
Отшатнулся, словно ударила его. Да и ударь, не было б так больно. Разлилась в сердце тоска, а в горле горечь. Не врала. Верила в то, о чем говорила.
— Ты сама на себя не похожа! — почти выкрикнул.
Покачала головой. И смотрела на него почти с жалостью.
— Это я раньше на себя похожа не была, а теперь вот она я. — Отступила на шаг, словно давая на себя посмотреть. — Как есть.
Смотрел и не узнавал ту, которой сердце отдал. Она и не она. Будто и впрямь кто огонь внутри ее зажег. Глаза так и светились. Любовью. Но не к нему. Только все одно не верил. Без колдовства тут не обошлось.
— Зачем же вышла ко мне? — спросил горько.
— Чтоб ты правду знал. Сил нет, как подумаю, что ты себе покоя не находишь. Сердце болит. — Вздохнула и прошептала жалобно, умоляюще: — Уходи, Редрик.
— А ну как в селениях узнают о том?
Покачала головой.
— Знаю, что никому не расскажешь. Такой уж ты… скрытный да молчаливый. Что у тебя на уме да на сердце одним богам ведомо.
— Такой уж я и есть.
— А он… он другой, — прошептала с жаром и тут же осеклась. И этот же жар щеки опалил. Махнула рукой. — Ты ступай домой, Редрик. Забудь меня. Девиц в селении много. Да и ты жених хоть куда, и…
— Не жалей меня, — проговорил хрипло, крепче сжимая в руке меч. Сам его седьмицу ковал, под ликом Отца-Солнца закалял, да в Матери-Земле отлежаться давал. — Что угодно от тебя снесу, кроме жалости.
— Редрик…
Отец-Солнце скрылся почти, оттого не увидел и не услышал, как явился из тьмы тот, кого всем сердцем ненавидел. Подошел крадучись, будто большой хищный зверь, по-хозяйски обвил рукой стан его, Редрика, невесты. И выглядел совсем как человек, только глаза, в которых пламенные искры скакали, и выдавали.
— А я-то думаю, куда моя супруга с праздника подевалась. — Перевел взгляд на Редрика, сверкнул красными сполохами взор. — Зачем пришел? — спросил лениво, растягивая слова.
Редрик меч крепче сжал.
— За невестой своей, — проговорил твердо.
— А железку свою для меня припас? — чуть не смеялся.
Девица за руку чудовище взяла, в лицо ему заглянула.
— Любимый, отпусти его с миром. Он никому ничего не скажет.
Усмехнулся, притянул к себе девицу, крепко поцеловал в губы.
Тут уж Редрик не выдержал — с рычанием кинулся вперед. Да только чудовище не пошевелилось даже. Щелкнуло пальцами, и тотчас одежда на Редрике занялась. В один миг боль такая по телу разлилась, какой никогда не испытывал.
Упал на колени, меч выпал из охваченных огнем рук. Сжал зубы и ни звука не произнес. Ежели Старуха-Смерть за ним придет сейчас, так не станет чудовище о милости молить. Только не перед невестой своей.
— Не надо, любимый! — услышал родной голос той, которая еще недавно его, Редрика, любимым называла. И от этого стало во сто крат больнее, чем от пожирающего плоть огня.
— Таких только так и надо. Чтоб знали и не совались, куда не следует, — услышал жестокое и насмешливое.
— Отпусти его, любимый.
— Поучу сперва маленько.
Подошел к почти уж лежавшему и ничего не чувствовавшему от боли Редрику, склонился над ним.
— Чтоб у горы моей тебя не видел, — полыхнули алые глаза, — жизнь твою жалкую только из-за супруги своей сохраню. А еще раз увижу — убью. Понял меня, кузнец?
— Веста… — прошептал Редрик, перед тем как во тьму уйти.
«Веста, Веста, Веста»… — охотно подхватил горный ветер.
* * *
Тряхнул хозяин вулкана головой, прогоняя видение. Отчего он это вспомнил?..
Ах да…
Та, другая, тоже поначалу здоровой да веселой казалась, а потом… Зажмурился, прогоняя оттиснутую в памяти страшную картину — яблоневые деревья, алый, будто кровь, закат и белое, как молоко, лицо его любимой. Бездвижные ресницы полукружьями на запавших щеках лежат, косы горный ветер треплет, губы приоткрыты…
То же и Лиссу ждет.
Выходит, лучше ей было в Изначальном Огне сгинуть.
* * *
Осмотрелась, увидела шкаф, достала оттуда плащ с капюшоном. Ровно в таком хозяин вулкана стоял передо мной. И хотя для меня одеяние длинновато оказалось, капюшон лицо хорошо скрывал. В чем и был прав мой супруг новообретенный, так в том, что не стоило сразу свое лицо соплеменникам показывать. Пойду к Алане. Лучше всего вечером, чтоб наверняка никому на глаза не попасться. А там уж ее батюшка за ночь придумает, как всем мое возвращение объяснить.
