Шесть опаленных роз - Карисса Бродбент
И когда прошло еще несколько дней, и моя усталость и энтузиазм заставили меня ослабить мой обычно тщательно удерживаемый контроль над общественно неприемлемыми взглядами, мой сырой энтузиазм просочился наружу, когда я возбужденно говорила с Вейлом о той или иной теории, я повернулась и увидела, что он смотрит на меня, нахмурив брови. Его выражение лица заставило меня замереть, а лицо покраснеть, потому что я опустила стену, которую не должна был опускать, и не была уверена, что я показала ему за этими стенами.
— Я… — начала я.
Но он просто спокойно сказал:
— Ты очень красивая женщина.
Это не было приглашением, как в тот вечер, когда он спросил меня, не хочу ли я провести с ним ночь. Он не флиртовал со мной. Нет, это было замечание, ясное и простое, как в книгах, разложенных перед нами, и Вейл просто оставил его без внимания, а затем снова обратился к своей книге.
Глава
13
Мне нужно было вернуться домой.
Я поняла это, как только открыла глаза. Эта мысль пришла с острым чувством вины, как будто рассеялась дымка, и я сразу поняла, что я делала.
Я была с Вейлом целую неделю. Неделю, в мире, где время было таким ценным и жестоким.
Мне нужно было вернуться домой.
Я сказала об этом Вейлу и не знала, что ответить на его медленный кивок и спокойную манеру поведения. Он настоял на том, чтобы отправить меня домой на великолепном черном коне, который, вероятно, стоил больше, чем все мое имущество вместе взятое.
— Ты не настолько здорова, чтобы пройти весь этот путь пешком, — сказал он, когда я попыталась возразить.
Он помог мне забраться на него, чего я никак не ожидала, его крепкие и большие руки обхватили мою талию. От его хватки у меня по позвоночнику пробежала трель, которая поразила меня там, где я совсем не ожидала. Когда я села, а он встал рядом с лошадью, его рука все еще небрежно лежала на моем бедре, это прикосновение было единственным, о чем я могла думать.
— Спасибо за гостеприимство, Вейл.
Он слегка пожал плечами, как будто изо всех сил старался сделать вид, что это большое неудобство.
Тем не менее, он не двигался, и я не была уверена, почему. Его рука все еще лежала на моем бедре.
Ждал ли он, что я что-то скажу? Не пропустила ли я подсказку, которую должна была понять? Я часто так делала. Я посмотрела вниз на эту руку.
— Что…
— Могу я тебе написать? — спросил он.
Мой рот закрылся. Я моргнула.
— Могу я писать тебе? — В его голосе звучало смутное раздражение, и я не была уверена, почему.
— Да, — сказала я, наконец. — Конечно.
Ничего само собой разумеющегося в этом не было. Неразумно было позволять Вейлу писать мне. Неразумно впускать в мой дом еще больше свидетельств о проклятых детях Ниаксии, где они могли бы вызвать еще больший гнев богов, чем мы уже заслужили.
Голос в затылке кричал мне об этом. Голос, который было слишком легко заглушить.
В конце концов, я уже принесла так много Вейла в свой дом. Его кровь. Его книги. И я чувствовала себя так, словно была покрыта им до самой кожи. До самого сердца.
Какой вред могут принести письма?
Он выдохнул, опустив плечи. Раздражение исчезло. Я поняла, что, возможно, он был раздражен не на меня, а на себя.
Облегчение. Он почувствовал облегчение.
И, по правде говоря, я тоже, потому что мысль о том, чтобы оставить Вейла, мысль о том, что мы не сможем продолжить то, что начали вместе на прошлой неделе…
Вейл отошел от лошади. Его рука двигалось медленно. Я смотрела, как она покидает мое бедро.
— Будь осторожна в пути, — сказал он.
Я слабо улыбнулась ему.
— Увидимся через месяц, Вейл.
И он вернул улыбку — такую прекрасную, что я даже почти не заметила зубов.
— Увидимся через месяц, мышонок.
КОГДА Я ВЕРНУЛАСЬ ДОМОЙ, Мина бросилась ко мне.
— Я скучала по тебе! Я так волновалась за тебя. Они сказали, что с тобой все в порядке, но я им не поверила. Ты была… ты была…
Я не хотела напрягаться под ее объятиями, но все равно напряглась. Не сразу — сначала это было приятным напоминанием о том, что она в безопасности, что я добралась до дома. Но потом я почувствовала все остальное. Я всегда остро воспринимала ощущения и текстуры, а сейчас я больше всего чувствовала хрупкость Мины.
Она почувствовала это и отстранилась, нахмурив брови. Обидевшись.
Я посмотрела вниз на себя. Тонкий слой бело-серого вещества покрывал мою одежду в тех местах, где меня касалась ее кожа.
— Он ведь не причинил тебе вреда? — спросила она. — Я так волновалась, Лилит. Я… я так, так волновалась.
Я проглотила укол вины.
Она волновалась, а я… я… я…
Я была счастлива там. Я не торопилась возвращаться. Не спешила покидать тихий уют дома Вейла.
Последние остатки сна, в котором я жила последнюю неделю, исчезали.
Я даже не написала ей. Что я была за сестра? Я была слишком озабочена… каким-то мужчиной…
— Он не причинил мне вреда, — сказала я. — Он был…
Добрым. Заботливым.
Я остановилась на:
— Он позволил мне восстановить силы.
Ее рот сжался в тонкую линию.
— Когда ты истекала кровью? Тебе повезло, что ты вообще выбралась оттуда живой.
Я чувствовала себя глупо, что не догадалась об этом раньше, ведь у меня было кровотечение, и я, вероятно, была очень, очень соблазнительна для Вейла.
— Он не проявил никакого интереса к тому, чтобы съесть меня, — усмехнулась я. — Не беспокойся.
И все же, сказав это, я услышала его голос: «Ты очень красивая женщина».
Почувствовала его руку на своем бедре.
Мина смотрела на меня странным взглядом.
— Что ж. Я рада, что ты в порядке. Я… мы все так волновались за тебя, понимаешь? Не смей больше так меня бросать.
Я согласилась, но это была ложь. Это была наша с Миной злая шутка. Она уйдет от меня или я уйду от нее. Я сделаю все возможное, чтобы был последний вариант.
— СЕГОДНЯ УТРОМ ТЕБЕ ПРИШЛО ПИСЬМО — сказала мне Мина вечером. — Оно в твоем кабинете. Оно… странное.
Она была права. Письмо было странным. Но странным в том смысле, который я теперь начинала хорошо понимать. Бумага конверта была пожелтевшая и немного
