Семь ступеней в полной темноте - Павел Георгиевич Чагин
Нежность, с ее то стороны? Мягко говоря… это ново. Подумав немного, Арон решил не противиться. Во-первых, потому, что не хотел портить ее порыв… и потому, что это все равно бесполезно. А во-вторых… попался – терпи!
Глава 11. Он уходит.
День прошел спокойно. Кузнец позвякивал железяками у себя в мастерской, селение за окном кипело своей жизнью, а валькирия бесцельно валялась на софе. Крови ей, конечно, никто не дал, но кое какая еда на столе стояла. И вино, опять же… Она думала про себя, что легко могла бы привыкнуть у такой жизни. Мягкая постель, вкусная еда, свежий воздух и просторная комната ее вполне устраивали. Без своих доспехов она была нага. Другой одежды то, кроме лат у нее никогда и не было. Только в детстве. Но здесь, она чувствовала себя комфортнее без облачения. Иначе, как бы она чувствовала дуновение ветерка, или прохладу простыней… И потом, она все равно не может пока улететь отсюда. Почему бы не насладиться моментом!?
Обретаясь в тишине, дева как-то вдруг осознала, что давно вот так не оставалась наедине с собой. Не было времени подумать. Погонять приятные мысли в голове, помечтать… Само это слово "мечтать" не всплывало в ее памяти лет этак сорок. А то и более. Странно, но грезы гнать от себя совсем не хотелось. Она думала о доме, где не была очень давно. Об отце с матерью, о друзьях, которые у нее, кажется, когда-то были. Она не помнила их имен, но они точно были! Она же не придумала … она их точно знала!
Знала… потому и убила – напомнила память безжалостно. Воспоминания нависли над ней черной тучей, словно желая раздавить своей тяжестью. Но она вовремя открыла глаза. Это был только сон… наваждение. Хотя дева не помнила, когда задремала. За окном уже стемнело. Остался только неприятный осадок в душе, потому как события минувших дней, хоть и были далеки, но оставались явью. Вскоре нижняя ступенька скрипнет, и на лестнице послышатся знакомые шаги. Как же она ждала их весь день! Запах этого человека, его голос, взгляд, которым он смотрел на нее… Строгий, но теплый одновременно. Как у отца… только он смотрел на нее так, когда-то очень давно. Его сильные, натруженные руки, грубые, мозолистые, но такие желанные… Как хочется ощутить их на себе…
Сольвейг знала кто она есть. Без иллюзий и оправданий. Врать себе бесполезно, потому как ты сам и судья, и красноречивый свидетель. То, что случалось с теми, кто окружал ее, когда-то, добивался руки, пытался усмирить, или просто верил в лучшее, любя и прощая, уже свершилось. Этого не вернешь, не исправишь. Но он – кузнец, он очень сильный и духом, и телом.... Он не позволит ей навредить.... Он сможет защитить себя от нее. И она очень хотела в это поверить. Ведь иначе не сможет простить себя в этот раз, смириться с проснувшейся вдруг совестью и странным, томным чувством, горячим угольком, тлеющим в ее душе. Она – бесчувственная бестия, нежданно ощутила потребность заботиться о ком-то, переживать. Так странно....
Ну вот… скрипнула дверь и послышались шаги. Сольвейг села на постели и томно потянулась. В руках кузнеца была корзинка. Но не с едой. В ней было нечто иное. Она сразу почувствовала чужой, непривычный запах. Какое-то время кузнец просто стоял созерцая ее задумчиво. Затем, поставив корзину на пол, присел на одно колено.
– Я уеду на несколько дней, – начал он негромко. – Может на два, может на три дня. Думаю, не дольше. Ты, конечно, останешься здесь.
Сольвейг молча кивнула, слушая его.
– Так вот, чтобы не было скучно, я принес тебе кое кого на замену. Ты готова?
Она пожала плечами.
– Ясно, – вздохнул он. – Все равно, рано или поздно придется начинать…
Он откинул ткань и наклонил корзинку вперед. На свет тотчас выкатился маленький пушистый комочек с дрожащим хвостом и глупыми, растерянными глазками.
Бестия рефлекторно скрипнула сточенными когтями об пол.
– Это что… кошка!?
– Котенок. Маленькая беззащитная тварь, которой холодно, страшно и безумно одиноко.
– Ты это серьезно? Скорми его кому-нибудь, и дело с концом! – прошептала она раздраженно.
–… другого я не ждал.
Кузнец присел и вытащил животное из-под стола, куда оно успело забиться.
– Посмотри на него. Ничего не замечаешь?
– Бесполезная тварь. Только и всего.
– Вот именно. На тебя похоже. Только меньше… слабее и глупее. Возьми его, только осторожно.
Сольвейг не слишком деликатно взяла животное в руку, и тут же вскрикнула. Бедный котенок вцепился в нее семи четырьмя лапами. Она тряхнула рукой, но стало только больнее.
– Мне больно! – возмутилась она, на сколько могла громко.
– Еще бы… ты отнеслась к нему небрежно. А он держится за жизнь, как умеет. Давай сюда.
Кузнец аккуратно отцепил котенка и положил его Сольвейг на колени, постелив плед на ее голое тело. Немного повозившись, котенок свернулся клубочком и заурчал.
Сольвейг застыла, сконфуженно растопырив руки.
– И что? Он теперь спать тут будет?!
– Вероятно, да. Он доверился тебе и это… хороший знак. Теперь ты за него отвечаешь.
– Ты это серьезно?
– Вполне. Ну, не навсегда, конечно. Потом я оставлю его себе. Жить одному грустно, а он скрасит мои будни.
– А я.…? – Вдруг спросила Сольвейг, – Разве я не скрашиваю твои дни?!
Кузнец вздохнул удрученно. Взглянул в газа крылатой девы, а потом на небо за окном. И от взгляда этого у нее в душе что-то не слабо дрогнуло.
– Мы оба, ты и я, не знаем, что будет дальше. Близится час расставания. Скоро заживут твои крылья… и след твой простынет. Если раньше мой дом не спалят селяне…
– Да… – она опустила глаза. – Это возможно. Уж так я устроена, знаешь ли. Но такой как прежде мне не стать… А могу я остаться, если вдруг передумаю? Ты… разрешишь мне вернутся сюда? Пусть не сейчас, но когда-нибудь?
– Да, наверное, – сказал кузнец. – Я буду рад, но… ждать тебя не буду. Возможно, скоро и самого меня тут не будет. Люди уже не те, и грустные мысли в моей голове – частые гости. Здесь, кроме праха отца, меня ничто не держит. Похоже, пора двигаться дальше. А то жизнь так и пройдет на одном месте.
– И… куда ты пойдешь? Я найду тебя там, позже!
– Вряд ли. Есть место, куда я давно хочу отправиться, но все не наберусь смелости. Можно сказать,
