Леди Дождя (СИ) - Марина Чернышева
Еще одну чашу, полностью скрыла под собой виноградная лоза, которая даже гроздь ягод, налитых, спелых, матово поблескивающих на солнце, нахально свесила к фонтанчику с водой. Похоже, что она была сделана из чугуна или какого-то другого темного металла, а ягодную гроздь для нее, мастер отливал отдельно, из какого-то другого сплава — Джонни, к сожалению, совсем ничего не понимал в металлах!
Он мог только любоваться скульптурой, сделанной с таким мастерством, что сохранялась полная иллюзия жизни. На растении была видна каждая жилочка на листочке, каждый причудливо изогнутый ус, каждая шероховатость на стволе и даже тончайшие усики у букашки, которая, по задумке автора, как видно решила полакомиться зрелым виноградом.
И таких произведений искусства, сделавших бы честь любому музею или частной коллекции, было много, они попадались то тут, то там и люди, проходя мимо, непроизвольно улыбались им как добрым знакомым...
Увлекшись прогулкой и созерцанием всех этих милых и добрых красот городка, Джонни чувствовал, как внутри него будто распускается какая-то пружина, ранее сжатая до опасного предела и благодатное чувство покоя, снисходит на его болезненно скорчившуюся душу. Это ощущение оказалось таким приятным, что возвращаться в дом к таинственной Леди, мужчина решил только тогда, когда желудок бесцеремонно напомнил ему о себе настойчивой трелью.
* * *
Мадам Полина, с аппетитно благоухающим подносом, появилась так быстро, будто ждала его возвращения под дверью.
— Поторопитесь освежиться, молодой человек, — добродушно поторопила она гостя, кивая сдобным подбородком на дверь в ванную, — сливочный суп следует кушать горячим! Он, знаете ли, очень капризен и требует особого подхода — непременно прямо с огня и обязательно с вот такими вот гренками, — и она сдернула салфетку с корзинки полной ароматными, золотистыми гренками, присыпанными какой-то пряностью.
Простимулированный таким незатейливым, но весьма действенным способом, в ванную комнату Джонни буквально влетел и торопливо умываясь и моя руки, с удовольствием отметил свое выражение лица в зеркале над раковиной: где-то на улочках городка, он будто потерял последние десять лет и вместе с ними все горести и тревоги, которыми они были богаты. Нет, он помнил все: и приятные моменты, которых за эти годы тоже случилось немало, но дурные воспоминания будто подернулись патиной от времени, потеряли яркость, притупились и уже не ранили, как прежде.
А еще его глаза горели как в ранней юности, когда мир только-только начал открываться ему в своем разнообразии и каждый новый день сулил интересные события, приятные знакомства и радостное ожидание новых открытий. Он будто восстанавливался, регенерировал, отращивал назад жестоко отсеченные члены и прежние чувства восстанавливались вместе с ними.
Тот мир, в котором он сейчас оказался, был добр к нему, как к покалеченной птице, он давал передышку, возможность набраться сил и залечить поломанные крылья. Сможет ли он опять полететь? Джонни пока не был в этом уверен, он пока еще помнил боль падения и ужас потери, и... Боялся? Да, наверное, но он все же сделает такую попытку... Но еще не сейчас, чуть позднее... Он чувствовал, что для этого время еще не пришло... Ему дали шанс? Он воспользуется этим шансом, вот только наберется для этого сил...
Когда он вернулся к столу? Когда был съеден сливочный суп и все до единой пряные гренки? Когда Джонни по-плебейски вычистил хлебной корочкой тарелку от подливки из-под восхитительного жаркого? Все это случилось, но когда и... где? Молодой мужчина лежал на постели поверх покрывала и лицо его было расслабленно и спокойно, а рядом с кроватью сидела полная пожилая дама и ласково гладила его по рассыпанным по подушке, мягким, кудрявым волосам:
— Спи, малыш, спи. Сон для тебя лучший лекарь, а уж я позабочусь, чтобы тебе снились только светлые сны... Спи... спи... В твоей жизни будет еще много всего, а пока отдыхай... Всему свое время... — и она нежно провела пухлой ладошкой по его изрезанной шрамами щеке, — все пройдет, раны заживут, боль забудется... спи...
Юрий. Захотеть, не значит смочь...
Я — дух. Бесплотный, нематериальный, не способный ничего ощущать! Верно? Ну, вероятно, так оно и должно было быть, только откуда тогда это ноющая боль там, где у живого должно было бы помещаться сердце? «Фантомные боли»? Или как-там называются подобные игры сознания в медицине? Или в психиатрии? Когда болит и ноет ампутированная нога, например? Впрочем — не важно. Но будь я сейчас в телесной оболочке, всерьез бы обеспокоился грядущим инфарктом. А еще очень хотелось плакать... Нет, даже рыдать и биться в истерике! Но...
Изображать подобное было как-то унизительно, а отдаться этому порыву искренне, «от души», у меня наверное не получилось бы: конфликт желания и способности, что ли? Видимо духи на такие сильные эмоции, которые заставляют живых забыть обо всем на свете и безоглядно буквально «рухнуть в пучину отчаяния», все же неспособны..?
Однако припекать нас, чувство сожаления может и делает это весьма чувствительно! Страстно хотелось с кем-нибудь поделиться, рассказать о том, что дошло до моей глупой башки, пусть и с опозданием... Хотя, какой в этом смысл? Призраков, чужой негативный опыт в принципе не интересует — своего имеется вдостатке, а донести из-за грани плоды своего прозрения до живых, мы лишены какой-либо возможности. Через медиумов? Вот только им и заботы, как наделять человечество бреднями самоубийц и прочих неупокоенных духов!
Как не печально, но мой собственный пример — свидетельство того, что чужой опыт вообще никого ни чему не способен научить, просто потому, что индивид, пока его не клюнет в зад пресловутый жаренный петух, пребывает в полной уверенности, что уж он-то не дурак, уж с ним-то подобное не случится!
А если и когда все же случается, то под шквалом собственных эмоций, он просто не в состоянии даже вспомнить про чей-то там опыт, не говоря уж о том, чтобы оценить его и воспользоваться! Я ведь мотался по городу целый день и только на закате додумался до того эффектного жеста с плотиной. И что? За все это время я хоть раз подумал о тех, кто уже прошел этой дорожкой до меня? Пусть
