Ошибка архитектора - Эйлин Торен
— Ты рано встал, — проговорила заспанная Ланира, заглядывая в ванную комнату, где он умывался перед тем как одеться, чтобы уйти в город.
— У меня дела в банке и в конторе, — ответил он. — Надо всё уладить перед отъездом. Не хочу думать об этом.
— А что с Тьеном?
— Твой названый отец ответил мне. Он выкупит активы, но я дам обязательства помочь кредитами после окончания войны, — ответил Верон. — Думаю, как сделать так, чтобы старый извращенец не провёл нас.
Она присела на край ванны.
— И другие дела есть, — добавил он.
Его супруга фыркнула.
— Выбить из кого-то последние гроши? — спросила Лана. — Оставлять детей голодными?
— О, сколько лишней драмы…
— Порой мне кажется, что это… — и она нахмурилась, задумалась, на лице появилась, как он видел через отражение в зеркале перед которым брился, неподдельное выражение скорби, обиды. — Они все проклинают нас, и поэтому я не могу забеременеть.
— Поэтому ты достаёшь этим Шэллину? — заметил Верон.
— Вы все так её защищаете, а меня? Я не достойна вашей защиты?
— Ну, что такое? — он умылся и развернулся к ней. — Граф или его сын не понимают слова “нет”?
— О, Верон, — Лана недовольно мотнула головой и надулась, якобы оскорбившись. — Ты опустился до слежки за мной?
— Нет, я просто приглядываю за тем, что принадлежит мне и, несмотря на твоё мнение, готов это защищать, если придётся.
— Неужели? — закатила глаза супруга. — На дуэль его вызовешь?
— Что? Ланира, — ухмыльнулся Шелран. — Я банкир, а не дуэлянт. Я разорю его.
— Как это низко, — ответила она.
— Зато не прозаично, — заметил Верон, пожав плечами, и ушёл к себе, чтобы одеться. Прислуги, несмотря на статус у него не было, поэтому в обычные моменты он одевался сам, а в особых случаях ему помогал старший лакей. — Мальчишке-то есть пятнадцать? — спросил он у супруги, которая так и осталась в ванной — сидела, глядя на своё отражение в зеркале на стене.
— Ему почти девятнадцать, — зло отозвалась она.
— Оу, большой мальчик. И как он? Судя по всему не очень?
— Я тебя прошу, хватит!
— Зато его будущая супруга будет тебе очень благодарна, что научила его чему-то большему, чем пара традиционных поз.
Она не ответила, поэтому он заглянул в дверной проём, встретился с ней взглядами:
— Мне порой кажется, — проговорила Лана с надрывом, — что у тебя сердце тоже в клочья разорвало взрывом.
— Может быть. Хорошо, что тебе не нужно моё сердце, — и он подмигнул ей, уходя.
Иногда Верона посещала мысль о том, что он и сам не заметил, как уродство изувечило его и внутри тоже.
Он был жёстким, непримиримым, упрямым, да, но всё же его растили в семье, где были на первом месте понятия благородства и чести, но ни первого, ни второго в Вероне теперь не осталось. Точнее он перестал вспоминать о них, когда столкнулся с разорением семьи.
Отец, ведомый вот как раз этими качествами, а ещё состраданием и мягкостью, умер и оставил семью почти ни с чем. Верону перешёл титул и долги, почти банкротство, и из этой ямы он не мог выбраться, без помощи извне, несмотря на все свои знания и острый ум.
Брак с Ланирой был спасением — отец её дал с ней приличное приданое, прежде всего из-за её печальной славы низко павшей первой красавицы двора. Верон не просто расплатится с долгами, он смог снова начать приумножать своё состояние, и на данный момент у его супруги в банке был счет суммой в полтора раза большей, чем та, что дал её отец за союз с ней.
По началу Верону было сложно с Ланирой, он старался быть благородным, но потом — понял, что оно ей не нужно. А разобравшись в её потребностях, лишь зло усмехнулся сам себе…
И вот это гниение уже было не остановить. Всё, что было в нём хорошего, кажется безвозвратно ушло, разложилось, оставляя лишь шрамы и едкий туман из желчного сарказма и иронии, в котором тонули просьбы должников отложить оплату по счетам.
— Хорошего дня, ваша светлость, — улыбнулась Эйва, с которой он встретился в дверях.
— Спасибо, Эйва, — отозвался Верон. — И передай, чтобы к обеду меня не ждали.
— Да, господин.
Он почти вышел, но потом обернулся:
— И, Эйва, скажи, пожалуйста, Яци, что она тоже едет в Хиит, я думаю, что после свадьбы мы с герцогиней там немного побудем.
— Да, господин, ваша сестра будет счастлива, — ответила горничная.
Ещё одна причина, по которой внутри умерло ещё что-то хорошее — Ниилла Шелран и тот ужас, что с ней случился.
Интерлюдия — Палач
Вне времени и вне осознания. Всего лишь движение рукой и мир разрушен до основания. Нет ничего, что могло бы остановить или унять. Созданы такими, такими им быть вечность. Без чувств, без сожалений.
Четыре высших души, не знающие жалости и не принимающие сдачи. Все для них враги. Приказ исполнен. Вокруг лишь прах и тишина.
Они были идеальны в своей порочности, непобедимости и смертоносности.
Последнее слово Инквизиторов.
Нельзя уничтожить.
Но можно разобрать. На части. Наделать множество копий. Бесконечность. Блеклые и ничтожные.
Сколько он уже идёт в поисках себя? Когда это стало смыслом? Когда он всё потерял. Когда было нужно тепло. Когда оно было. Не было смысла хранить. А как потерял внутри стало отчаянно больно, до жуткого воя, хриплого рыка.
Он не должен чувствовать. Душа ранга палач не имеет право на привязанность. Душа ранга палач не может сожалеть. Душа ранга палач не имеет право на любовь.
Палач должен быть чист и пуст.
Но он не был. Не был. Сотни миров. Тысячи жизней. Он искал. Идеальный хищник ищет другого идеального хищника. Самого нужного. Самого важного. Самого любимого.
Глава 9 Эйва
Эйва, в некотором смысле, понимала госпожу Ланиру, но всё равно была очень зла на те слова, что герцогиня сказала в адрес Шэйли за обедом, несколько дней назад.
Бедная девочка была сама не своя после этого — мало того, что без памяти, что полная неизвестности поездка через несколько дней, что Иан из-за этого на нервах весь и не знает, как себя унять, так ещё эти горькие слова.
Высшие и низшие, ну правда — нихра, как она есть. Злое,
