Вернуть истинную (СИ) - Беж Рина

— Эй-эй, сладкая, тут я, тут. Иди ко мне на ручки, — прижимаю девочку к груди.

В душе мгновенно растекается тепло и нежность, а Золотинка, забыв обо всех проблемах, урчит и ластится, будто чувствует внутреннего зверя омежки, и принимает его, как собственное потомство.

Вот такой вот поворот. Раньше всегда одна была, а теперь… нет.

Нет!

Эта омежка стала для меня важной. Бесценной. Как никто и никогда не был в этой жизни.

И пусть понимаю, прекрасно понимаю, что она — не моя. А сердце упорно твердит совершенно иное и не слушает разума.

— Не привязывалась бы ты к ней, Анила, — недовольно качает головой оборотень, словно читает меня, как открытую книгу. — Ее профессор с собой через несколько дней заберет.

— Зачем?

От волнения голос опускается до сипа.

— Захотел, — пожимает Ленар плечами. — Он таких кол-лек-ци-онирует, — выговаривает важно по слогам.

А я руки в кулаки сжимаю, чтобы не наброситься на этого умника, который о живом ребенке говорит, как о статуэтке.

Глава 18

АНИЛА

— Скажи хоть, как ее зовут? — киваю на хлопающую глазёнками малышку, уютно пригревшуюся у меня на руках.

Небесно-голубые озера с желтыми искорками что-то внимательно изучают на моем лице, бровки ломаются, пухлые губки приоткрываются, нижняя вздрагивает, а потом звучит уже привычное:

— Агу!

И крохотная ручка взлетает вверх, ловко цепляет мою косу и уверенно захватывает ее в кулачок.

Вот же собственница!

Делюсь с Золотинкой мнением, умиляясь омежке.

Она действует так, будто ей жизненно важно держаться за меня и не отпускать.

Признала в нас семью.

Фыркает моя темно-бурая волчица, довольно скалясь.

С чего вдруг такое заключение, Золь?

Чувствую, Ани, просто чувствую. Животные инстинкты.

— Ты ж моя красавица, — целую маленький розовый кулачок, который не перестает удерживать мои волосы в захвате. — Как же тебя зовут, сладкая девочка?

— Нет у нее имени, — слышу невероятное.

Поднимаю недоумевающий взгляд на Ленара, ожидая опровержения глупой шутке, но тот смотрит серьезно и прямо.

— Как нет? — тороплю его с ответом, потому что никаких добровольных пояснений не получаю.

Молчит.

— А вот так, — сжаливается наконец, пожимая могучими плечами, будто ничего странного не сказал. — Безымянная она.

— Ну не посреди же леса ее нашли? — фыркаю недоверчиво.

— Нет, конечно. Какой лес? Сказок что ли начиталась?

— А как иначе? Девочке месяц уже от роду или больше. Ее кто-то родил, а имени не дал? И она же у кого-то жила до вчерашнего дня? Ее как-то называли, а ты говоришь… — распаляюсь всё сильнее, забывая, что веду себя неправильно.

Нужно быть тихой, смирной и не раздражать своего охранника. А я нарываюсь будто специально.

— А ну цыц! — обрывает великан мой эмоциональный всплеск. — Просто тут всё. А ты — глупая человечка, вот и не понимаешь основ.

Словесная выволочка великана отрезвляет. Отступаю на шаг, прижимая ребенка ближе к груди, и прикрываю рукой, чтобы не испугалась.

— Объясни, пожалуйста, Ленар, — прислушиваюсь к здравому смыслу и словам двуликого и меняю агрессивный настрой на просящий.

Прав он. А я снова повела себя неверно. Был бы на месте этого спокойного в меру бугая бета Хорн или Узана, скорее всего получила бы не только нагоняй, но и по шее за наглость и грубость в их сторону.

— Извини меня, разнервничалась, — поясняю оборотню недальновидный порыв.

— Ладно уж. Понял. Только такую же глупость больше нигде не спрашивай. Вас, людей, это совершенно не касается.

— Конечно. Я всё поняла, — киваю болванчиком.

— Ей, — двуликий указывает подбородком на девочку в моих руках, — всего полторы недели от роду. Потомство оборотней в первый месяц растёт быстрее, чем ваше, людское. И через четыре недели она станет выглядеть, как трехмесячная человечка. Ясно?

— Да.

— Теперь по поводу имени. Для двуликих оно очень важно. И тот, кто нарекает оборотня, делает это осознанно и в дальнейшем играет важную роль в его жизни. Поэтому ребенка именуют только родители или очень близкие родственники, которые таким образом берут на себя ответственность за его жизнь.

— А ее мама где? — спрашиваю, одновременно надеясь и боясь услышать правду.

Нельзя крошке без имени и без родных. Но и не представляю, как смогу отдать ее кому-то, расстаться добровольно.

И она с нами не сможет.

Ворчит Золотинка, напоминая про маленький кулачок, цепляющий мою косу.

— А нет ее. Никого нет, — отвлекает от собственных мысленных метаний спокойный бас охранника. — Девчонку в приют подбросили в первый же день, как родилась, не оставив никаких опознавательных знаков и записок. Волчица даже запах свой с младенца убрала, чтобы вычислить не смогли. Так что сама понимаешь, отказница она. Так что пока безымянной останется.

— Но как же ей дальше быть? — ужасаюсь дурацким правилам.

— Да никак. Имя новорожденному дают в первый месяц. До первого оборота. Тогда оно приживется, и родственная связь устанавливается.

— А если не дают?

— Если не дают, то после первого оборота имя особой роли не играет. Любой может именовать её по-своему и никакой привязки не будет.

Матушка-Луна, вот так чудные законы. А ведь я как-то в инфосети читала что-то похожее, только думала, что это очередная байка.

Посмеялась даже.

Глупая. Тут оказывается свои правила и законы есть. И всё серьезней, и глубже. И связь матери и ребенка двуликих выходит более прочной и весомой.

Я же о таком ни сном, ни духом, потому что пусть и оборотница, а не полноценная.

И вопросы, вопросы в голове роятся.

Уже о себе и о своем рождении. Безумно интересно: а кто меня Анилой нарек? И когда? До месяца или после? Был ли кто-то близкий и небезразличный к моей судьбе? Или одиночка я изначальная? И если был, куда он или она потом пропал?

Эх, матушка-Луна.

Вопросы есть, а ответов нет.

Как же нелегко жить в неизвестности, только другое сейчас важнее становится.

— А я могу ей имя дать? — спрашиваю Ленара, а сама малышку по головке поглаживаю и в ее серьезных голубых глазах тону.

Умные они очень и всё понимающие. Пусть и у крохи совсем.

— Хех, можешь, конечно. Только девчонка его не примет. Ты — человечка, она — волчица. Ты не станешь ее близким кругом. Да и мы не рискнем его повторить, чтобы не рисковать.

— Я поняла, — киваю для видимости.

Сама же на омежку гляжу и в груди растет уверенность, что, если я решусь ее именовать, она согласиться.

— Агу, — произносит пухлый детский ротик, будто кнопка мои смелые мысли читает.

И совершенно не возражает.

— Опять же не забывай, ее профессор заберет со дня на день. Так что глупостями не майся. Делай, что велено и не высовывайся, — ворчливо поучает Ленар, увлекаясь ролью начальника, раздающего указы.

— Ясно, — прижимаю к себе девочку, мечтая поцеловать ее в лоб. Но не делаю этого при двуликом, не хочу показывать привязанность. Не оценит, да и своим главным подельникам сболтнуть может. — Я помню. Спасибо, что объяснил.

— Что у вас тут? — тихий, но вместе с тем пробирающий ознобом до самых костей голос беты Хорна пугает до жути.

Замираю на секунду, как заяц, боясь дышать. Но потом резко оборачиваюсь, решая, что стоять к нему спиной еще страшнее. Его подавляющая энергетика вновь пугает до ужаса. И я гашу в себе желание отступить подальше и спрятать ребенка.

И вопрос мучает: как долго он тут? Вдруг подслушивал?

А ну как решит…

— Всё в порядке, — рапортует Ленар, вытягиваясь солдатиком и опуская взгляд перед более сильным оборотнем. — Медсестра хорошо справляется с ребенком.

— Вот и ладно, — желтые волчьи глаза сканируют нас по очереди, пробирая до костей холодом и страхом.

Очень жуткий тип, матушка-Луна.

Очень-очень…