Смертельные цветы (СИ) - Дайре Грей
Он подхватил еще один плоский камешек и пустил его следом за предыдущим.
— Ты также цепляешься за свою ненависть к Оливии?
Темный бросил на него короткий взгляд и усмехнулся.
— Ненависть придает нам сил. Когда она направлена на кого-то из носителей Тьмы, она усиливает его и ослабляется того, кто ненавидит. А когда дело касается светлого все наоборот. Ненависть ослабляет Свет и питает Тьму. Представь, какой силой обладала бы плетунья, не будь меня.
— Не пытайся убедить его, что действуешь исключительно из рациональных соображений, — произнес Илей.
Он сидел на мокром песке и рисовал что-то прутиком, найденном на берегу. Волны омывали его ноги, но не достигали рисунка. Не магия. Точный расчет правильного места, выработанный годами практики. Братья каждый новый год проводили здесь, на этом берегу. Вдвоем. Сегодня Олеж составил им компанию. Они не возражали, а у него все равно не имелось других вариантов.
— Я лишь объясняю некоторые нюансы, — легко откликнулся князь.
Их общение походило на старую игру, правила которой давно известны и никогда не нарушаются. Братья не ссорились. Не пытались оспаривать мнение друг друга. Лишь дополняли или обменивались мелкими замечаниями. И оба донельзя вписывались в окружающий пейзаж. Казались столь же неотъемлемой частью как море. Солнце. Песок. Аромат соли и йода.
— А любовь может ослабить темного? — спросил Олеж.
Братья обменялись странными взглядами. Слово взял целитель:
— Любовь обладает столькими оттенками, что не является ни светлым, ни темным чувством. У князей и ведьм она может приобрести черты одержимости, когда любимый необходим постоянно. Они лишают свободы в своей страсти и тем самым уничтожают того, кого любят. Бывает и по-другому. Когда любовь превращается в желание управлять, подчинить своей воле, сломить. Она обретает черты жестокости. И иногда обе этих крайности сливаются в одну. О каком Свете здесь может идти речь? Если же рассмотреть любовь как способность отдавать, не требуя ничего взамен. Бескорыстно, как это часто приписывают нам, то здесь мы тоже можем перейти черту допустимого, когда любовь превращается в жертвенность. А это уже полное отсутствие любви к себе. Или даже ненависть. Кого она усиливает? Если жертва нужна темному, то все прекрасно, а если нет... Все слишком сложно, чтобы судить.
— Но ведь в отличие от темных никто из носителей Света не умеет любить, — спокойно возразил светлый. — Разве отсутствие чувств не делает нас слабее?
— Брасиян бы с тобой не согласился, — неожиданно фыркнул Тейрун, опускаясь на песок и вытягивая длинные ноги. Он полулег, опираясь на локоть и совершенно не опасаясь запачкать одежду. — Он жизнь положил на то, чтобы избавиться от чувств, которые в его представлении и являются настоящей слабостью.
— У него ограниченные взгляды... — мягко отметил Илей. — Если бы чувства являлись нашей слабостью, Абсолют бы лишил нас их окончательно, однако мы умеем чувствовать. Посвящение лишь притупляет эмоции, но не убивает их. Со временем все возвращается, пусть иногда и совершенно в другом виде. Другое дело, что мало кто из нас испытывает потребность в создании пары...
— Или просто не может ее создать, — перебил брата темный.
— Или не может ее создать, — спокойно согласился тот.
Что-то крылось в их репликах, какая-то старая тайна, известная обоим, но пока еще нераскрытая ему. Ничего, времени впереди много. Он успеет узнать все.
— А как же Лукас и Изабель? — Олеж продолжил задавать вопросы. Когда еще вести такие разговоры, как не во время полного упадка магии и тишины в магическом поле?
— Они — исключение, — произнес лекарь, отвлекаясь от своего рисунка и поднимая на него немного грустный взгляд.
— Скорее правило, учитывая, чем все закончилось, — добавил его брат.
— Они любили друг друга, — возразил светлый, — и, учитывая, что Лукас еще жив, любят до сих пор.
— Любовь ли это, брат мой? Тебе ли не знать, в каких монстров мы можем превратиться?
Илей вздохнул и отвернулся. Олеж рассказал о выжившем истинном только им двоим. Не сразу. Лишь несколько недель спустя после исчезновения Афии, когда стало ясно, что найти ее в Гленже также невозможно, как и светлого. Никто так и не смог обнаружить его след в том мире.
— Почему мы его не чувствуем? Я видел его. Говорил с ним. Он минимум дважды приходил в наш мир. И никто ничего не понял. Столько лет прошло, после его исчезновения... Почему он так легко прячется?
Братья вновь обменялись взглядами, словно говорили о чем-то друг с другом. Тейрун коротко кивнул, Илей отложил прутик и заговорил:
— Мы не зря посчитали его погибшим. Изабель вытащила его в последний момент. Совершила невозможное. Но его источник уже был поврежден... Представь бурдюк с водой. В нем проделали дыру. Скажем, размером с кулак. Затем постарались зашить, но недостаточно аккуратно. Изабель все же не лекарь... Вода постоянно вытекает. Бурдюк нужно наполнять. Снова и снова. И чем интенсивнее напор идущей в него воды, тем сильнее повреждается штопка. Магическое поле Гленжа слабо. Там Лукас может существовать. А вот появление в нашем мире должно причинять ему существенную боль и неудобства. Поэтому он не стал возвращаться и остается там. А магия... Его магия адаптировалась. Осталась на уровне способностей истинного. В чем-то больше, в чем-то, возможно, меньше. Но она изменилась. Ты сам говорил... Он легко не пустил тебя в Гленж. Спеленал сетью. Создает пустоты в магическом поле. Это совершенно непохоже на его прошлые способности, не говоря уже о возможностях других истинных. Поэтому мы его не чувствуем. Его след — это пустота, которую оставляет источник, пытающийся постоянно наполняться. Но мы не умеем выслеживать пустоты.
Объяснение выглядело логичным. Олеж лег на спину, заложив руки за голову. Небо постепенно темнело. Оранжевый и желтый отступали, на смену им приходил голубой, а следом за ним — синий.
— Сколько он еще протянет? В таком состоянии нельзя жить вечно.
— Недолго, — ответил Тейрун. — Странно, что еще держится. Думаю, здесь стоит сказать спасибо Изе, она его якорь. Поэтому он все еще жив. Но ты прав, вечно это продолжаться не может. Значит, скоро будет продолжение.
— Продолжение?
— Следующий акт. Все мы, так или иначе, привязаны к ритуальным закономерностям. Простые числа. Три, пять, семь... Чем меньше, тем более сильный получается ритуал.
