Принц и Ида 5. Новая кровь (СИ) - Вальц Карина

Я села на постели, одеяло зашуршало и выдало меня с головой.

Он обернулся.

— Ночлег так и не нашелся? — шепотом просила я.

— Я не искал.

— Да. Я пошутила.

— Я понял.

Мы долго смотрели друг на друга в темноте. Я откинула одеяло, подобралась к краю кровати и сползла вниз. Села рядом с Алласаном, осторожно взяла его за руку. На моих глазах его рука покрылась мурашками. Я смотрела на них, как завороженная, и чувствовала, как и он наблюдает за мной, затаив дыхание.

— Не хотел тебя разбудить.

— Знаю.

— Мне… надо было удостовериться, что все правда.

Я кивнула — и это я тоже поняла. Несмотря на все странности и две с половиной фразы, что мы сказали друг другу, я все поняла. Надобности в словах как будто и не было. Я поцеловала его в раскрытую ладонь и придвинулась ближе. Прижалась лбом к его лбу, слушая частое дыхание. Он выглядел таким открытым и ранимым, таким… человеком на грани, что я просто не могла его прогнать. И не хотела. Мне тоже требовалась его близость, хотелось знать, что все происходит по-настоящему и со мной. Что это я могу испытывать так много разрозненных эмоций, ведь это и есть признак живого человека.

Алласан осторожно протянул руку и погладил меня по лицу, его пальцы едва задевали кожу. Действительно, зачем слова, когда по этим его прикосновениям понятно, насколько все для него серьезно? Что его душа прямо сейчас вывернута наизнанку?

Я открыла глаза и наткнулась на его темный взгляд. Его лицо было совсем близко, а рука обрела смелость, пальцы путались в волосах, движения стали порывистыми и отнюдь не нежными, а взгляд совсем пьяным. Он притянул меня к себе и поцеловал с каким-то отчаянным стоном, но тут же разорвал поцелуй и убрал руки, обняв себя за голову:

— Прости, прости… я не хотел. Сам не знаю, что творю, — он поднял голову: — Я напугал тебя, да? Обещаю завтра собраться. Я… даже не подозревал, Ида. Не знал, что ты… и давно! Я тоже давно… потерял надежду. Искал тебя, но… не надеялся. Судьи, я ведь… отпустил.

В его голосе звучало отчаяние — наверняка винил себя за то, что плохо искал.

И даже отпустил.

— Я думал, Бурхардингер сжег тебя, — с отчаянием прошептал Алласан. — Я в это поверил, хотя он клялся, стоя в луже своей крови, что тебя не трогал. Но чего только не скажешь под страхом смерти, да? Я бы снес ему голову, если бы он признался, и он это знал. Говорил все, лишь бы сохранить жизнь. В последние годы я не сомневался, что он… соврал тогда.

Слушая Алласана, я поднялась с пола, затем потянула вверх и его. И поцеловала, на сей раз сама. Руки запутались в его волосах, я держала его так крепко, боясь, что он опять отстранится от меня в ужасе. Он считал меня каким-то чудом, которое не стоит даже трогать, вдруг видение растворится от одного невинного прикосновения? Я вдруг вспомнила, как он хотел вытащить меня из камеры, но побоялся дотронуться, все время сохранял расстояние. Но у меня ситуация была обратной — мне хотелось, так сильно хотелось прикосновений и реальности. Ощущения жизни, эмоций, о которых я ранее и не подозревала… всего.

Он позволял мне целовать себя, гладил по спине, но опять едва касаясь. Стоял прямой и напряженный, деревянный. Мне так хотелось видеть его другим, как прежде… я распахнула его рубашку и коснулась голой кожи, поцеловала в грудь. Алласан дышал часто, хрипло, смотрел на меня совсем черными сумасшедшими глазами. Этот его взгляд сводил с ума и меня. Я гладила его тело, плечи, стянула рубашку. Взяла его лицо в свои руки и прошептала:

— Я настоящая, все это правда.

Он прижал мои руки своими, сжал сильнее, а потом медленно отвел в сторону. Поцеловал в ладонь, поцеловал каждый палец. Что-то такое переменилось в его взгляде, когда он посмотрел на мои губы. Я чувствовала — вот оно, сейчас все будет иначе. Я знала, я помнила, какими могут быть его поцелуи. Они лишали воли и мыслей, они могли быть ленивыми и медленными, но чаще были порочными, страстными. Я знала, что он порой говорил действиями, выражал мысли и эмоции как умел, а нрав у этого мужчины был буйным, сносящим все преграды на своем пути.

Но я опять не получила тех самых поцелуев.

Алласан отошел от меня и в недоумении покачал головой:

— Ты… все сводишь к постели? Сейчас?

— Я… — от стыда у меня загорелись щеки. — Нет!

— По-моему, очень даже да! Тебе не кажется, что это жестоко?

Его вид оскорбленной невинности вдруг вывел меня из себя:

— Жестоко?! Ты же сам пришел ко мне среди ночи и сел возле кровати, как какой-то драматичный страдалец!

— То есть, ты всерьёз считаешь, что я пришел сюда потрахаться?!

— А зачем ты пришел? — закричала я. Не выдержала и толкнула его в грудь: — Судей ради, зачем ты пришел, Алласан?! — еще один толчок. — Думаешь, мне сейчас просто? Да я и уснула-то, только потому что в последний раз спала… когда-то! И почти не ела. Я… мне тоже тяжело. Ты говоришь со мной какими-то обрывками фраз, молчишь и смотришь больным взглядом. И я понимаю… самой сказать нечего. Но… мне тоже тяжело и непонятно. Все это.

Он покачал головой и уставился в потолок:

— Ты появилась в такой момент… не может это быть совпадением, не может. Тебя ведь Дарлан сюда отправил?

Отрицать очевидное было глупо.

Я пожала плечами и пробормотала:

— А это важно?

— Полагаю, нет, — звучало обреченно, но вместе с тем уверенно. — Сукин он сын, твой Дарлан. Принципов у него никогда не было… но это хорошо. Хорошо. Лучше так, чем я бы совершил непоправимую ошибку.

— Теперь ты говоришь много, но загадками.

Он вернул взгляд ко мне. За время наших метаний ночь незаметно отступила, теперь видна была каждая деталь, каждая мелкая эмоция на лице Алласана. Его лоб рассекала едва заметная морщинка, интересно, раньше она тоже была или появилась недавно? Пусть я на него страшно злилась, а может, и не на него вовсе, скорее на свою внезапную эмоциональность, но меня тянуло подойти к Алласану и его морщинку разгладить, а вместе с ней разгладить и наш спор. Заставить улыбнуться — кажется, улыбку этого мужчины я не видела ни разу. А раньше? Как будто и раньше она была редкостью, в памяти ничего не всплыло.

Молчание затягивалось.

— Я не смогу спать, если ты будешь сидеть на полу и дышать, как раненый зверь, — вздохнула я. — Так что… ты должен уйти. Или ложись рядом. Если не боишься, что я опять все сведу к постели и вообще, заявилась сюда, чтобы потрахаться.

— На самом деле, я так не думаю, — серьезно сказал он.

— А как ты думаешь на самом деле? Что меня подослал Дарлан с заданием отвлечь тебя от чего-то особенно важного? И я не придумала ничего умнее, чем затащить тебя в постель, потому что неустаревающая классика всегда действенна? Так ты решил?

— Нет. Я знаю тебя.

— Ты знал меня, Алласан. Когда-то давно. Я тоже знала тебя когда-то давно. А теперь мы два незнакомца, чужие люди, — это простое озарение снизошло на меня внезапно, можно даже сказать, камнем свалилось на голову. Я полагаюсь на какие-то свои фантомные эмоции и ощущения, на весь этот внезапный и весьма бурлящий поток, а еще на реакцию человека, для которого я прямо этой ночью из мертвых восстала, а на деле… если убрать все это, что останется? Два чужака, между которыми десятилетие. Пропасть, да такая, что страшно. И он сам сказал, что успел меня отпустить…

— Чушь.

— Чушь? Скажи еще, ничего не изменилось и ты прежний.

Он пожал плечами:

— Смотря что считать изменениями. И насколько тебе захочется за них цепляться. Десять лет — и правда большой срок, спорить бессмысленно. Люди обращаются ко мне иначе, это тоже верно. А в остальном… Ида, я не переставал любить тебя, когда искал в Посмертье и когда глубоко в душе сдался, поверив, что Бурхардингер тебя все-таки сжег, и в Посмертье тебя быть не может. Не переставал любить тебя ни на минуту. Не перестал и сейчас. И уж точно не перестану, если узнаю, что ты действительно не придумала ничего умнее, чем затащить меня в постель и использовать в своих целях. Хотя последнее, конечно, ерунда. У меня-то были эти годы, чтобы поменяться и жизнь поменять, а у тебя? У тебя их не было.