Дом горячих сердец - Оливия Вильденштейн
А это значит…
Это значит, что женщина, которую Фибус назвал садовницей — вовсе не садовод.
ГЛАВА 10
Мой рот, должно быть, раскрылся, потому что Фибус плетётся в мою сторону и закрывает его костяшками пальцев.
— Ты знал? — шиплю я, глядя на общение матери с сыном.
— Ты, правда, думаешь, что я бы назвал её садовницей, если бы знал?
Он начинает изо всех сил пожёвывать нижнюю губу.
— Хвала Котлу, что она не понимает люсинского языка.
Эйрин проводит большим пальцем вдоль впадинки на щеке Лора, размазывая чёрную полосу по краям.
У него есть мать.
У Лоркана есть мать, о которой он никогда не упоминал — ни разу — за всё время нашего путешествия по Люсу.
У него есть мать.
У Лоркана Рибава есть мать.
Мать?!
— Мне стоит волноваться?
— О чём? — я, наконец, отрываю взгляд от Эйрин и Лора.
Фибус наклоняет голову и прищуривает глаза.
— О том, что те ягоды могут расплавить мой мозг и лишить разума, так как они очевидно проделали это с тобой.
Мои скрещенные руки резко дёргаются.
— У этого мужчины есть мать, Фибс.
— У многих мужчин есть матери. Вообще-то, у всех мужчин есть матери. Ты же знаешь, что дети…
— И ты туда же? — бормочу я.
— Почему это тебя так расстраивает?
— Потому что я провела с ним столько дней. Наедине, только он и я. И он ни разу не упомянул о том, что его мать жива.
— А почему он должен был тебе рассказать?
— Потому что… потому что… — я выбрасываю руки в воздух. — Ты прав. Он не должен был делиться со мной никакой личной информацией. И сейчас тоже не должен.
Я добавляю это последнее предложение, потому что чувствую взгляд Лора на своём лице.
Я беру Фибуса за руку и тащу его в сторону коридора, который находится напротив входа, из которого мы пришли. Моя энергия заново вернулась ко мне. Но поскольку большая часть моей крови сосредоточилась между лицом и сердцем, я едва чувствую свои ноги, что очень печально, учитывая, что я планирую уйти как можно дальше от этого оборотня.
Если бы он мне доверял, он бы рассказал мне о своей матери.
— Мы идём не в ту сторону, — говорит Фибус, когда мы проскальзываем под каменной аркой, и потолок начинает резко опускаться вниз, вероятно, из-за рельефа горы над нашими головами.
Небо становится тёмно-фиолетового цвета и уже усыпано звёздами к тому моменту, как мы проходим под аркой, которая ведёт в грот, такой же огромный, как оранжерея, только здесь стоят большие столы, окружённые рыночными прилавками. Каждый прилавок оборудован очагом, над которым жарится еда: рыба и мясо… чему мог бы позавидовать Портовый рынок.
Переплетённые гирлянды дают так же мало света, что и луна, которая светит сквозь купол, вырезанный в зазубренном каменном потолке, но здесь есть факелы, которые не только прикреплены к неровным стенам, но также стоят вокруг каждого прилавка.
— Антони рассказывал мне про это место. Оно называется «Murgadh’Thábhain», что значит «Таверна-Базар». Она находится в самом центре королевства. Это одновременно рынок — причем единственный — и таверна.
Я перекатываю иностранные слова на своем языке: «Марго Хобен».
Фибус прищуривается, глядя на множество отверстий в скале и чёрные струи, проникающие внутрь них и наружу.
— Хм. Должно быть, это жилища пролетариата.
— Почему ты так говоришь? — спрашиваю я.
— Нет дверей. Комнаты рядами.
— Или это их вариант борделя.
— Или так.
— В Небесном королевстве нет борделей, потому что мы считаем совокупление священным действом.
Лоркан материализуется из тёмного угла.
Интересно, как долго он там стоял и зачем?
Я стараюсь избавиться от следов удивления на своём лице и поворачиваюсь, притворившись, что его здесь нет. Может быть, если я буду очень долго притворяться, он исчезнет?
— И кто тогда там живет? — спрашивает Фибус.
Я сердито смотрю на него из-за того, что он обратился к Лору.
— Птенцы.
Одна из светлых бровей Фибуса взлетает вверх.
— Вы разделяете детей и родителей?
Я уже готова поплестись назад, но задерживаюсь, желая услышать ответ.
— Нет. Цыплятки, как мы зовём наших самых маленьких детей, живут со своими родителями пока не решат, что готовы покинуть гнездо. Тогда им выделяют жилище здесь или на севере, где они вольны жить, пока не выберут себе ремесло и не станут полезными членами общества.
Другая бровь Фибуса взлетает вверх.
— Представитель любой касты получает бесплатное жильё?
Лоркан обводит взглядом своих людей, его глаза сияют в темноте, точно огранённые камни.
— У воронов нет каст.
— У вас есть король, — вставляю я, не в силах держать рот на замке.
Мой самоконтроль вызывает лишь жалость. Скорее всего, именно поэтому Лоркан так легко проникает в мой мозг.
Челюсть Лора начинает подергиваться.
— Ты такая наблюдательная, Behach Éan.
Его саркастичный тон заставляет меня сжать губы.
Наш разговор — или как мне его ещё назвать? — препирательство не остается незамеченным. Уровень шума заметно снижается, и вороны начинают открыто глазеть в нашу сторону.
Маленький мальчик подходит к нам и протягивает Лору глиняную кружку, его руки слегка дрожат. Из кружки выплёскивается жидкость и падает на гладкий блестящий камень у нас под ногами. Он наклоняет голову в легком поклоне и говорит фразу, которая заканчивается на «Морргот».
— Tapath, — говорит Лоркан, после чего берёт у мальчика кружку и пьёт.
В отличие от наших королей, он не просит кого-то попробовать напиток на предмет яда или соли, или Котёл ещё знает чего, что люди всегда пытаются подсыпать своим монархам.
«Хочешь верь, хочешь нет, Фэллон», — его глаза золотого цвета находят мои поверх чашки, — «ты единственный ворон, который желает мне смерти».
Я не отвечаю, ни вслух, ни по мысленной связи. Вместо этого я выпрямляю спину и ухожу прочь.
«Ты никогда не спрашивала о моей матери», — его слова замедляют мой уход.
Не поворачиваясь, я говорю: «А ты никогда не спрашивал меня о моих натёртых сосках, и, тем не менее, я всё тебе о них рассказала. А теперь скажи, дальше мне предстоит познакомиться с твоим отцом?»
«Мой отец умер ещё до того, как шаббианцы даровали нашему клану магию».
Тембр его голоса становится таким мрачным, что я жалею о своём вопросе. Я слышу, как он сглатывает.
«Моя мама хотела бы поужинать с тобой».
«Я ужинаю с Фибусом».
«Она приглашает вас обоих».
«Мы не голодны», — бормочу я, и в то же самое время слышу, как Фибус говорит.
— Мы умираем с голоду.
