Каторжанка - Даниэль Брэйн
Совершенно неожиданно я вышла на берег и на пару секунд оглохла от рева моря. Белая пена кидалась на каменный гладкий причал, все корабли стояли как можно дальше, и только широкая, черная, приземистая баржа дымила закопченной красной трубой. Она то и дело ударялась о причал, матросы ругались, капитан, если это был он, дымил трубкой и обеспокоенно всматривался куда-то в сторону города.
— Что, девка, али кого ждешь? — услышала я старческий голос и обернулась.
На меня смотрел полный, добродушный на вид матрос, тоже с трубкой; дым попал мне в нос, я закашлялась и чихнула. Матрос засмеялся и спрятал трубку. Было ему уже за пятьдесят, если я правильно ориентировалась в возрасте местного населения, и он щурил синие, как спокойное море, глаза.
— Смотри, смотри, коли пришла, — протянул матрос. — Больше никого из них не увидишь. Каторжники долго не живут. Один на моей памяти был в пеленке рожденный, вот я его еще лет пять после того видел… Да-а… потом и его — тю-у! — пожрали твари.
Рожденный в пеленке? Маг, как и я? Господи боже мой, все так просто, вот причина, по которой мой муж хотел, чтобы я поехала с ним на каторгу? Не верила я в его декларируемую любовь, ни один любящий человек не потащит за собой умирать того, кто ему дорог.
— Твари? — придушенно пискнула я. — А маг может справиться?
Есть какие-то твари страшнее людей?
— Тю-у… — присвистнул матрос. — Когда на каторгу маг попадается, всем хорошо. Тепло. Защиту поставить может. Лечить кого. Тварь завалить. Ну, я таких-то уж деталей не знаю, что в местном порту наслушался, то и говорю. А человеку там делать нечего, только соль добывать. Вона, видишь? — он указал рукой на баржу. Она была широкая, словно контейнеровоз, и качалась на волнах не так сильно, как я ожидала. — Наша «Принцесса». Отвезем ссыльных, заберем груз соли и на юга. Хорошая старушка, крепкая, ей такой шторм нипочем, особливо ежели пойдем островами. А прочие что? Тю-у! Пока они выйдут, мы уж обогатимся. Сперва до Рувии, а потом и в Бантай. Тепло-о там!
На юга? Мысль, пришедшая мне в голову, звучала чудовищно. Где скрыться лучше всего? Там, где тебя никто не будет искать. Под самым носом у моего мужа и дамочки, которая готова оторвать мне ни в чем не повинную голову. У стражи, которая отчается меня отыскать на берегу. Рувия и Бантай, возможно, другие страны, «Принцесса» повезет экспортный груз.
— Вам работница не нужна? — выпалила я, и матрос засмеялся. Сначала он усмехнулся, затем хохотнул, а потом загоготал так заразительно, что я и сама едва удержалась от смеха. Как назывались женщины для утех на корабле, если на кораблях вообще были женщины?
— А что ты можешь? — вдруг перестав смеяться, серьезно спросил матрос, и у меня опять застучало сердце. Местное божество, этот мускулистый красавец, снизошел до моих страданий, его тронуло, что я так сражаюсь за свою счастливую жизнь? — Посуду мыть, баланду варить, поди, этих-то, — он кивнул неопределенно, имея в виду ссыльных, — кормить-обхаживать надо, а наши этого ой не любят.
— Как обхаживать? — вырвалось у меня, и только потом до меня дошло, что речь шла исключительно об обслуживании: готовка, стирка, мытье посуды, уборка.
— Много не заплатим, — покачал головой матрос. — Три серебряка за день. И не знаю, куда девать-то тебя потом? Наш капитан баб не особо жалует, но не на севере же тебя оставлять? А больше мы заходить никуда и не будем. В Рувии высадим если, как обратно поедешь?
— А что в Рувии?
— Там тепло, — коротко отозвался матрос. — Язык забавный, гюн-гылы, гюн-гылы, тю-у! — и он опять засмеялся. — Смотри, возьмет тебя там какой бей в седьмые жены, будешь до конца своих дней либо шить, либо детей бейских нянчить!
И этим ты хотел меня напугать?..
Что в моей безнадежной ситуации может быть лучше, чем стать какой-то по счету женой, по сути — обслугой, но при этом жить наравне с прочими женами? Мне не нужны ни богатства, ни ласки, ни тряпки, ничего. Провести остаток дней, занимаясь только работой и не думая больше ни о чем? Бесспорно, мое упорство поразило Всевидящего в самое сердце, если оно у него вообще есть, но что он видит все — нет сомнений. Нет сомнений — и у меня их не должно быть.
— Я согласна, — кивнула я. — Я сирота. У меня никого нет, я сюда работу пришла искать. Потому что сегодня никто не ищет, — тараторила я, готовая расцеловать этого старика прямо здесь, под ветром и солеными брызгами. Тебя мне послало само провидение, старый ты морской хрыч, и если мне представится такая возможность, будь уверен, я не останусь перед тобой в долгу. — И назад мне не очень и надо.
— Тогда иди, пока арестантов не гонят, — он подтолкнул меня в сторону баржи и скривился недовольно. — Тю-у, капитан уже в каюту ушел. А и лучше, — махнув рукой, кивнул он. — Спроси, где камбуз, скажи, боцман тебя прислал. Это я, — пояснил он, хотя я и так уже догадалась. — Кок у нас мужик грозный, но ты не бойся, он набожный. Не тронет. А тронет кто, мне скажи. Ну, беги.
На меня нахлынуло облегчение. До такой степени, что я зашаталась под натиском ветра и потеряла все звуки вокруг, и ноги перестали держать, и, кажется, запеклись под веками слезы, но это я сразу списала на висящую в воздухе соль. Нет, еще ничего не было кончено, напротив, мне предстояли неимоверно трудные дни: работа с утра до ночи, работа дикая, на износ, и надо было обязательно договориться, чтобы я не выходила ни к кому из арестантов или хотя бы они не видели меня настолько близко, чтобы могли меня опознать. Если я буду держаться в стороне, риск минимален, эти чванливые аристократишки не посмотрят в сторону какой-то обслуги, я для них пустое место, ноль, ничто. Стража опаснее.
И, подгоняя себя и одновременно успокаивая, я ступила на ведущую с причала на борт корабля шаткую, уходящую из-под ног деревянную доску. Совсем как лестница, которая рухнула вместе со всей моей прежней жизнью.
Баржа качалась, волнение было
