100 грамм предательства - Мария Слуницкая
И крысы.
Убийственное сочетание, если вдуматься.
Остаётся только молиться, чтобы моим новым знакомым не пришло в голову меня бросить здесь одну.
Они ведь не такие, правда? Они ведь так не поступят?
Но внутренний голос запоздало шепчет: ты их совсем не знаешь…
От подобных мыслей мурашки бегут по телу.
Когда мне кажется, что мы уже обошли весь город, Бубба, хвала эйдосу, даёт знак остановиться.
— Я пойду всё проверю. Стойте здесь.
Он заворачивает за угол и исчезает. Хорошо хоть со мной остались Фолк и Тина. И фонарик. Тешу себя надеждой, что, если Бублик оставил нам фонарь, значит выход совсем рядом.
— Как тебе наше маленькое путешествие? — спрашивает Фолк. Похоже, он заметил, как я гипнотизирую луч фонаря.
— Нормально… — стараюсь скрыть нервозность.
— Эй, народ… Всё тихо. Идём.
Наверное, мой вздох облегчения услышали все, включая крыс, о которых болтала Тина.
Стоит впереди увидеть клочок рваного неба, как облегчение накатывает волной, даже ноги подкашиваются. Мы выбираемся из большой железной трубы. Свежий воздух ударяет в нос.
Я оглядываюсь. Звезды только-только начали гаснуть — словно кто-то невидимый отключает их по одной. Мы в траве по пояс и ни одной живой души вокруг.
Вдали виднеются ветхие развалины — жилые кварталы, навсегда покинутые и превратившиеся в руины. Тёмными глыбами они возвышаются вокруг. Настоящий лабиринт, в котором можно сгинуть навеки.
Оглядываюсь назад и между такими же развалинами вижу часть Стены, опоясывающей город. Стену построили после Кровавой войны для защиты.
Но на самом деле она вызывает только отторжение, потому что жители превратились в пленников — ни выйти, ни зайти просто так нельзя. Хотя людей это совсем не беспокоит. Может, в прошлом и было иначе, но теперь все вроде как смирились или привыкли.
Лишь у горизонта слабая полоска света — солнце ещё не проснулось, но уже потягивается первыми лучами.
От трубы змейкой ползёт узкая тропинка и исчезает из виду в высокой траве.
— Ну, теперь недолго! — резюмирует Бубба.
Мы шагаем по тропинке по одному, и я украдкой провожу рукой по влажной траве, уже умытой утренней росой… Оглядываюсь. Стена осталась совсем далеко — только краешек виден.
Почему-то именно сейчас до меня доходит: у меня получилось! Я выбралась, я сбежала от фантомов и… я свободна!
Губы сами собой растягиваются в улыбке. Смотрю на горизонт, где уже вовсю рождается новый день, а солнце запустило свои лучи в небо. За тьмой всегда следует свет. И я добралась до него.
Жаль, тогда я ещё не знала, что свет может и ослепить.
В заточении. Свобода
Сегодня все мои мысли занимает свобода. Я так много слышала о свободе, так стремилась её обрести, но по факту так мало знаю о ней. Всё относительно в этом мире, да и в любом другом, наверное, тоже.
Когда-то мне казалось, что нашу свободу отобрало и растоптало Регентство. Оказавшись за Стеной, я наивно полагала, что, наконец, обрела её.
На самом же деле свобода так и осталась недосягаемой мечтой — она как туман поутру — блестит в лучах восходящего солнца, а попытайся ты её спрятать в карман — тут же растает, даже следов не останется.
Но человек — существо удивительное, вечно рыскает в поисках недосягаемого и верит, что может удержать в пальцах и свободу, которую не в силах увидеть или потрогать.
Увы, моя вера уже почти потухла, совсем как спичка на ветру. Тьма поглотила меня — не только тело, но и сознание.
Либерти тоже померк в моих воспоминаниях и выцвел, как и моя любовь к нему и его обитателям. Осталась только я…
8 глава. Ничего не вижу, но всё слышу
Мы останавливаемся среди буйно цветущих кустарников, от которых исходит странный густой аромат. Я даже морщусь.
— Это бузина, она отпугивает падальщиков, — сообщает Фолк как бы между прочим.
От упоминания падальщиков меня бросает в дрожь. Обосновавшиеся в Диких землях твари — результат Кровавой Войны. Когда-то они были такими же людьми, как и мы, но им не повезло: генное оружие наших врагов навсегда лишило их человечности, превратив в злобных тварей.
Говорят, вместо лиц у них жуткие морды, пасть полна острых клыков, вместо ногтей — длинные когти, а кожа покрыта грубой шерстью.
Однако Регентству удалось решить этот вопрос, снабдив падальщиков работой: те рыскают по заброшенным территориям в поисках полезных вещей и получают за них еду и одежду и в город пока не рвутся. И вуаля — все довольны.
— Они и правда такие мерзкие, как говорят? — озираюсь вокруг, в каждую секунду ожидая, что на нас нападёт чудовище.
Любой человек, живущий в городе, слышал о падальщиках. Ими пугают детей в Питомниках, а взрослый ни за что не выйдет за Стену без нужды, потому что знает: там он станет их лёгкой добычей. Война давно закончилась, а мерзкие твари — остались в Диких землях и уходить никуда не собираются.
И как я могла забыть о них, сбегая из города? Хотя… когда ты спасаешь собственную шкуру, всё остальное вылетает из головы начисто. И вот теперь такой сюрприз. С другой стороны, эта троица как-то здесь выживала всё это время.
— Помёт те в рот, красавчиками их точно не назовёшь. А воняют так, что вонь в Норе покажется тебе сладким благовонием! — хихикает Бублик.
— Так вы с ними пересекались?
— А ты думала, мы тут как сыр в масле катаемся? — заводится Тина.
— Сталкивались пару раз… — встревает Фолк. — Не бойся. У нас есть машина, а у них — только ноги. Сюда они тоже не сунутся. От бузины им начисто сносит крышу…
— Это точно! В какой-то раз двое ткнулись, так одного так плющило… Я думал, он кони двинет. Второй его еле уволок. Поэтому мы и прячем здесь Крошку!
— Крошку? — переспрашиваю я.
— Сейчас увидишь… — Бублик исчезает в густых зарослях.
Спустя десять минут совсем с другой стороны, кряхтя и кашляя, появляется… изъеденный коррозией автомобиль.
— Знакомься! Это наша Крошка! — выглядывая из окна, Бубба гордо кивает на ржавое корыто, представшее моим глазам.
Назвать это машиной можно лишь с большой натяжкой. Боковые зеркала выломаны с корнем, все четыре дверцы помяты, заднее стекло отсутствует начисто, а переднее — всё в паутине трещин и как только через него можно что-то разглядеть?
Меня так и подмывает обозвать Крошку старухой, но я решаю не искушать судьбу.
Мы устраиваемся сзади. Я трижды хлопаю дверцей, прежде чем она наконец-то
