Наталья Матренина - Хранители Новорики. Пробуждение

Глава 2. Невероятное крушение мировозрения

Россия. Несколько дней спустя.

Чайник перестал шуметь, и пузырьки кипящей воды, начали медленно успокаиваться. Я взяла чашку, и насыпав в нее кофе, не спеша долила кипятка.

— И давно ты пьешь кофе? — мама села рядом и внимательно на меня посмотрела.

Я откинулась на диванчике, и взгляд остановился на смешной люстре с золотыми стрекозами из проволоки, которых мы с мамой налепили пару лет назад.

— Не знаю…

«Родная моя, я не помню, чем занималась вчера, где была, с кем разговаривала, просыпалась ли вообще… Прости, я вижу тебе больно из-за меня, но ничего не могу с собой поделать. Единственный выход — оградить тебя от моего общества. Надо уезжать…»

— Доченька, почему ты не расскажешь мне, что случилось? Я позвонила Лене…

— И она тебе все объяснила… — мой голос был холоден и безразличен.

— Она хотела поговорить с тобой. Девочка моя, пожалуйста, очнись, нужно жить дальше… — мама сморгнула слезу.

Сердце екнуло, я протянула руку и положила ее на мамину ладонь.

— Я буду жить… только немножко позже. Дай мне время, — я посмотрела ей в глаза, как же она переживает… Все нужно собираться.

— Ой, что это! — мама отдернула руку и посмотрела на ладонь, — Ты ни чего не почувствовала?

— Что?..

«Я бы рада вообще ничего не чувствовать, может так будет легче выжить».

Я поднялась, чтобы вымыть кружку.

— Покалывание, как иголками… И почему у тебя рука такая холодная?

Резко развернувшись, я посмотрела на мамину руку.

В голове зазвучал до боли знакомый голос, в груди все сжалось:

…«Хочешь, действительно странную вещь покажу? …Энергия. Всего лишь соприкосновение наших биополей»…

— Господи… — я прижала руки к груди, пытаясь унять сердцебиение.

Чашка, оказавшись в воздухе, медленно полетела вниз. Осколки гремели на кафеле, целую вечность. Хватая ртом воздух, я снова опустилась на диван и увидела расширившиеся от ужаса мамины глаза.

— Мама, я уезжаю, — «только не отступать», — Меня Гоша давно в Москву звал, говорит, там работа для меня есть, прямо у него в фирме…

— Когда? — спросила мама севшим голосом.

— Завтра, — выдохнула я.

— Мамуль, пойми, не хочу здесь, — я собирала вещи в чемодан, а мама вынимала их обратно, — Этот город меня убивает, мне нужно разнообразие, иначе я с ума сойду.

— Если ты уедешь, с ума сойду я, — мама не отступала.

Вырастив меня, на более чем скромную зарплату химика-лаборанта, она, конечно же, надеялась, что мне в жизни повезет немного больше чем ей. Только вот все должно происходить на ее глазах, и под чутким руководством. Мое решение уехать, явно рушило все ее планы на жизнь, но привыкшая жертвовать собой, она и сейчас, готова была на все, что бы мне было хорошо.

Я чувствовала себя ужасно виноватой, но дальше мучить ее своей депрессией не имела права.

— Дорогая, послушай, — я крепко обняла ее и положила голову на плечо, — если все будет плохо, я вернусь, и писать на e-mail буду часто. Не волнуйся…

Мне, во что бы то ни стало, нужно окунуться в новую жизнь, я чувствовала, что начинаю сходить с ума. Тяжелые мысли давили невидимым грузом. Голове нужна была передышка, необходимо направить энергию в другое русло. Будут новые проблемы, придут другие мысли, заменив жгучие, болезненные воспоминания о НЕМ…

— Знаю я тебя, вернешься… — мама взяла меня за руки, и посмотрела в глаза, — Ты только не забывай про меня… Я люблю тебя, доченька…

— И я тебя, мамочка, — мы крепко обнялись.

На вокзале, как всегда, было полно народу, все суетились, бегали по этажам, бомжи заискивающе прохаживались в толпе.

— Чебуреки! Беляши! — надрывалась тетка, в когда-то белом фартуке. Странно, но у нее действительно покупали и ели тут же эти вонючие пирожки… На сомнительные изделия «кулинарии», тошнотворно было смотреть, даже издалека.

Люди, занятые своими проблемами, даже не поднимали глаз, либо уткнувшись в телефоны, либо читая газеты. Серая безликая масса жила своей жизнью. Ненавижу такие моменты, когда начинаешь отделять себя от людей. Смотришь на них свысока, понимая, что между нами огромная пропасть, им никогда не понять моих проблем, а мне плевать на то, что беспокоит их. Ощущаешь себя песчинкой отбившейся от основного потока людской жизни.

Я стянула солнечные очки и поискала глазами расписание поездов. Ага, на Москву вторая касса, долго ждать не придется, проходящий поезд через несколько минут. Отлично! Я собиралась за билетом, но что-то заставило меня застыть на месте.

Странное ощущение…

Я обернулась. В паре метров от меня, стоял пугающей красоты парень. Короткая стрижка, темные волосы, белая кожа, черные джинсы и такая же рубашка. Все бы ничего, но…

Глаза…

Вот это чернота! Даже мурашки по коже побежали…

Встретившись с ним взглядом, я ощутила холод, пробравшийся от кончиков пальцев прямо к сердцу. В голове замелькали картинки: мужчина в торговом центре Сиднея; потом в кафе; сон, по Булгаковским мотивам… Везде были эти дьявольские глаза. Тьма вытягивала душу, стало тяжело дышать, но я не могла даже пошевелиться.

Парень протянул ко мне руку, и моя, словно отделившись от тела, тоже, стала медленно подниматься.

Неожиданно, проходивший мимо мужчина, уронил коробку, которую нес в руках. Разбитая посуда загремела на весь вокзал. Это позволило мне отвести взгляд, а когда я снова повернулась, парень бесследно исчез, словно его и не было…

А может, и правда не было?..

Я потерла замерзшие руки, это-то при тридцати градусах тепла, и отправилась к кассе. Истеричная кассирша проорала в микрофон что-то нечленораздельное. Не знаю, понимает ли кто их безумный «акцент»… Протянув тысячную бумажку, я надеялась, что именно это имеется ввиду. Она пробурчала еще нечто адски загадочное, и протянула мне билет и сдачу.

До отправки поезда у меня было пятнадцать минут, но я не хотела шататься по набитому вокзалу, и вышла на перрон. На втором пути уже стоял поезд, и я отправилась искать свой вагон. В это время, дама по громкоговорителю, сообщила, что нумерация моего поезда начинается с головы состава.

— Вы не расслышали, откуда начинается нумерация? — спросил меня пожилой мужчина, тоже искавший свой вагон.

Он тянул за собой старый потертый чемодан на колесиках. Одного колеса не хватало, и ему приходилось все время следить за равновесием, это доставляло мужчине массу неудобства.