Ты убивала колдунов? (СИ) - Свирская Анна

Взгляд Эстоса помрачнел.

— Некоторые для защиты. А синее кольцо — нет, его нанёс врачеватель.

— Чтобы исцелить твою болезнь?

Эстос убрал руку.

— Тогда она ещё не проявилась, — ответил он. — Я был подростком, когда нанесли татуировки. Они меня спасли.

— От чего?

— Меня едва не убил колдун, чудовищно сильный. Мой отец отразил удар, но он был настолько мощным, что я всё равно… — Эстос сглотнул. — Я почти ничего не помню, но отец и слуги рассказывали, что я был без сознания много дней. Меня с трудом удавалось кормить, но я ел и пил всё меньше и меньше с каждым днём. Если бы у меня к тому времени уже не развилось второе сердце, я бы умер. Один врачеватель из Пельты сумел привести меня в чувство, но я разве что чуть лучше сглатывал еду. Во всём остальном… Я как будто бы ничего не видел и не слышал, не осязал и вообще никак не ощущал. Магия лишила меня всех чувств.

Эстос замолчал.

— А что было дальше?

— Прошло несколько месяцев, и мои органы чувств стали понемногу восстанавливаться, и тогда пришла боль. Не такая как сейчас. Моё тело словно сгорало живьём, и я не видел перед собой ничего, кроме стены пламени. Отцу пришлось держать меня в бессознательном состоянии, чтобы я не сошёл с ума от боли.

— Сколько тебе было тогда?

— Тринадцать.

— Но он тебя вылечил?

— Нет, не он. Первый господин из Дома золотых яблок предложил использовать одну опасную технику — вот эту с татуировками. Её суть в том, что… Что человека отсекают от всего, что было раньше, от его прошлого, от того, кем он был. Не остаётся ничего — и болезни тоже. Потом я заново учился есть и ходить, говорить и пользоваться вторым сердцем.

— То есть, ты не помнишь ничего, что было до?..

— Почти ничего, — покачал головой Эстос. — Я вижу в снах человека, который пытался меня убить. Его лицо за мгновение до этого и поток силы. Остальное стёрлось. Я не помню даже лица своей матери. Она была наложницей, и мы с ней жили не в поместье, а в другом доме. Здесь мне никто не мог рассказать о моём детстве и о том, какой была моя мать.

— Это… Это по-настоящему грустно, — произнесла Альда.

— На самом деле не очень. Я не могу тосковать по тому, чего не помню, но иногда чувствую, что что-то потерял. Я бы хотел помнить свою мать… Отец забрал меня в Соколиный дом, потому что иначе, без постоянного ухода колдунов и целителей, я бы не выжил, а мать так и не дождалась моего излечения. У неё всегда было слабое здоровье — так мне говорили.

— Мне жаль. Я даже представить не могу, каково это: не иметь детства, не помнить себя ребёнком…

— И что особенно паршиво, — вздохнул Эстос, — то, что стоило бы забыть, я помню… Лицо того человека. Он смотрел на меня с такой ненавистью и смеялся, а потом его глаза начали наливаться светом, и я понял, что умру… Его глаза были словно окна в ад… Они преследовали меня во снах долгие годы.

— Кто это был?

— Не знаю. В любом случае, тот колдун уже давно мёртв. Отец уничтожил его тогда же.

— Это был какой-то никому не известный колдун? И он напал на ребёнка из Соколиного дома? — Альда не могла в это поверить. История звучала слишком подозрительно.

— Он напал не на меня, а на отца, я оказался там случайно… Тот человек хотел, чтобы отец увидел смерть своего отпрыска и страдал ещё больше перед смертью. Конечно же, отец знал, кто это был, из какого дома… Но он предпочёл не говорить. Месть свою он свершил, а что ещё нужно?

Альда задумалась: наверняка нападавший тоже был из сильного дома, и поэтому Ульпин Вилвир предпочёл всё скрыть, чтобы не разжигать вражду.

— Твоя болезнь связана с тем, что произошло тогда?

Альда наконец опомнилась и разжала пальцы — всё время, пока они говорили, она держала Эстоса за запястье. И это был так противоестественно нормально, как не должно было быть. Она должна была бы чувствовать смущение, но нет, всё было так, словно это было самой что ни на есть привычной для неё вещью — держать мужчину за руку.

— Всё может быть, но мне так не кажется. Я долго выздоравливал, помню, как мне было плохо… Но это была совсем другая боль. И тогда ещё более непонятно, как твоё присутствие прогоняет её…

Альде почему-то казалось, что та болезнь и эта, новая, были от одного корня.

А что если найти, кем был тот колдун? Вдруг это поможет? Расположение второго сердца обычно скрывали — сколько это было возможно, — но должно было помочь то, что этот колдун был уже мёртв, а Двор Смерти хранил множество записей об умерших. Надо будет поискать тех, у кого вторым сердцем были глаза. Это необычное место.

А что, если приказ Дзоддиви убить третьего господина связан с той старой историей?

— Вот поэтому я и хочу проверить тебя, — продолжал Эстос.

— Знаешь, — сказала Альда, — все эти истории о магии, о том, какие бывают последствия, меня немного… пугают. Я не против, чтобы ты меня «изучил», но, пожалуй, не сейчас. Мне надо немного привыкнуть. Я ещё не сумела опомниться от того, что оказалась в Соколином доме… К тому же в твоей спальне…

Лицо Эстоса стало пустым, но, если он и был раздосадован, то не показал этого.

— Хорошо, — сказал он. — Я готов подождать.

— И я хотела бы ненадолго покинуть поместье, — продолжали Альда. — У меня остались дела в городе, которые нужно сделать сегодня. Я вернусь, обещаю! Я не собираюсь сбегать с твоими деньгами!..

— Я такого и не думал…

— Так я могу уйти? — на всякий случай переспросила Альда.

— Да, я даже сам собирался просить тебя об этом. Я должен проверить, что случится, если ты уйдёшь. Если мне вскоре станет хуже, это докажет, что причина исцеления действительно в тебе.

— На сколько ты отпустишь меня?

— Сейчас чуть больше полудня, — прикинул Эстос, бросив взгляд за окно. — Возвращайся не позднее полуночи. Успеешь?

— Думаю, я обернусь раньше.

***

Выйдя за ворота Соколиного дома Альда пошла к Северным воротам, на улицы, где собирались секковийцы, покрутилась там, часто сворачивая в узкие переулки и подворотни, так что если за ней кто-то следил, то он или выдал бы себя, или бы сбился со следа. Потом она перешла по мосту на правый берег, окольными путями добралась до Длинного рынка, а оттуда, через задворки, попала в дом Льессумов. Дом находился в середине квартала, и большинство живших тут считало, что попасть в него можно только через кожевенную лавку. На самом же деле туда вело несколько путей и даже два подземных хода.

Альда свернула в узкий лаз. Все думали, что это просто проход, по недоразумению оставшийся между стенами, возведенными двумя соседями. Он никуда не вёл, никто в него не заходил, разве что мужчины могли остановиться справить нужду, да иногда забирались переночевать бездомные. На деле же в дальнем конце была замаскированная дверь в узкий коридор, проделанный внутри толстой стены между двумя владениями. Альда ненавидела его — нужно было протискиваться боком и в полной темноте, и делать это довольно долго.

Когда она вылезла наужу, одежда и волосы были сплошь в паутине и жёлтой пыли.

Альда как была в испачканной секковийской одежде, так и явилась к дяде. Она решила не ходить в Небесный дом сама, а передать всё через родных. Дядя Кафас не знал, что именно поручил Альде Дзоддиви, но он вполне мог сообщить ему, что Альда сумела подобраться близко и совершит убийство, когда наступит подходящий момент. Дзоддиви должен был понять, что это значит: когда она найдёт второе сердце.

Альда не сомневалась, что скоро узнает, где оно находится. Сомневалась она в другом — сможет ли она убить Эстоса Вилвира, поднимется ли у неё рука. Он был…

Великие боги заката! Она думала, что таких людей просто не существует — таких, в чьих силах заставить её сердце замирать, и гореть, и стонать в груди!

Но если она не убьёт его, то Небесный дом просто пошлёт другого ассасина, а её саму ждёт кара за нарушение клятвы… Тот, чья рука дрогнула, будет отдан позору и презрению, огню и боли, и кровь его выкипит в жилах.