Рабыня для чудовища востока (СИ) - Блэк Айза

Даже не заметила, когда из дома вышел Басир. Я в принципе ничего не вижу вокруг, кроме, пропитанных ненавистью глаз родной матери. У меня столько вопросов, но едва ли я решусь их задать. Ее слова все еще болезненно отзываются в сердце. Вскрывают старые раны, возвращают меня в прошлое, когда маленькая девочка жила в коробке, лишь бы не мешать маме и ее новому «принцу». А тут она нашла свое счастье в гареме? Став одной из рабынь? К этому она стремилась? Но она явно чувствует себя тут вольготно. Разразилась бранью, уперла руки в бока.

— Зухра! Не собирай на свою голову тысячи проклятий! Если это действительно твоя плоть и кровь — то благодари небеса за подарок вкусить радость материнства и возможность созерцать свое дитя каждый день! — раздается мелодичный женский голос.

По ступеням плывет голубое облако. Именно с невесомым облаком у меня ассоциируется девушка. Белоснежные волосы струятся ниже талии, невесомое длинно голубое платье, кукольное личико, а ее глаза напоминают бескрайний синий горизонт моей родины.

— Уйди с глаз моих! Не лезь, куда не звали! — рычит мама. Она явно недовольна появлением девушки.

— Ты мне не указ, Зухра! — голубоглазая подлетает ко мне, берет за руку. — Пойдем со мной, я тебе все покажу. Не обращай внимания на ворчание старой женщины, — улыбается мне, так нежно и открыто, что становится гораздо легче. Она как бодрящий ветерок, уносит вдаль тревоги, оставляя ощущение легкости.

— Ты кого старой назвала?! — преграждает нам дорогу, уперев руки в бока, — Ах, ты… да… ты…

— И кто же я? — в небесных глазах пляшут веселые искорки. — Давая, не сдерживайся, скажи все! — явно подначивает маму. — Или боишься?

Женщина как-то сразу тушуется. Опускает голову и отходит с нашего пути. Словно действительно опасается блондинку.

— Это моя обязанность заниматься новыми рабынями! — кричит мать нам в спину, которую почему-то теперь называют Зухрой. Хотя всю жизнь ее звали Иванна.

— Вот и занимайся, у тебя три новых мадам, — смеется, явно забавляясь негодованием женщины.

У девушки маленькая и теплая ладошка. Она плавно движется по ступеням, то и дело, поглядывая на меня.

— Спасибо… думаю… сейчас ни я… ни она неспособны к диалогу, — вздыхаю.

Нелегко вот так снова видеть ненависть в глазах матери. Удар, который еще сильнее пошатнул мои нервы.

— С ней мало кто уживается. Зухра стольким уже кровь попортила. Но работу свою выполняет хорошо, вот ее и держат. А тебе, как вижу, ввиду родства достанется тройная доза ее пакостей, — ведет меня по мраморной лестнице с выгравированными фигурами животных, куда-то вверх.

— Почему ты называешь ее этим именем?

— После клятв верности мы все получаем новое имя. А наше старое находится под строжайшим запретом. Я Джана, — мы поднимаемся на последний этаж, сворачиваем направо, идем по золотистому коридору с очень красивыми гравюрами. Только не успеваю их даже рассмотреть, девушка передвигается слишком быстро. — Вот тут твоя комната. На время. Позже будет видно… — заминается, но быстро берет себя в руки, показывая мне мою клетку.

Маленькая комнатка. Интерьер непривычный. Вместо кровати огромный пушистый матрас. Также нет стола и стульев, только высокие пуфы. Все в оранжевых тонах. В стене шкаф, а там наряды. Красочные, невесомые, но очень непривычные. Не представляю себя в чем-то подобном.

— Что это за дом? Тут все принадлежат этому Владыке? Его…рабыни, с которыми он… — в голове столько неудобных вопросов. Мне стыдно их спрашивать. Но я ведь должна хоть немного разобраться в происходящем, пока новая знакомая не упорхнула.

— Конечно, нет, — смеется. — Да, мы все даем клятвы, как часть его народа. Дом разделен на так называемые сектора, в каждом живут женщины соответствующего ранга и принадлежности. Твоя… родственница, — Джана явно не смогла назвать ее матерью, — Она тут приглядывает за девушками. Смотрит за порядком. В общем, если в наши реалии перенести, то, как домоуправ, что ли, — присаживается на один из высоких пуфов, приглашает последовать меня ее примеру. — Волкам нужны наши женщины, чтобы выполнять работу по хозяйству. Их волчицы живут отдельно, и они предпочитают военное ремесло.

— Но есть же и рабыни для забав? — я покраснела. Как же неловко говорить на подобные темы.

— Есть, конечно. Но в основном тут девушки принадлежат приближенным Владыки. Они были подарены сразу или через какое-то время после клятв. Многие мечтают попасть к Владыке в опочивальню. Но это удается единицам, и всего на одну ночь. Ни одна дева дважды у него не бывала. А в последние годы и подавно, — пожимает плечами, — Редко кто удостаивается его взгляда. Тут даже ходят легенды, о неземном счастье в его объятиях. Но это я думаю, оттого что людям свойственно приукрашать то, что недоступно, — смеется, и только сейчас замечаю симпатичные мочки на ее круглых щечках. — Еще до моего появления тут, говорили, что он менял по несколько дев за ночь. Но если это и было, то давно. Сейчас свободное время Алифар проводит в своей мастерской, ограняет алмазы. Делает по слухам, немыслимые украшения, но никому еще ни одного не подарил.

Я вздрогнула, сразу вспомнился разговор с незнакомцем. Вот почему он говорил о камнях. Может, потому, так вольготно себя вел, раз знает, что владыка дарит девушек как вещи. Омерзительно. Это ведь живые люди! Еще больше прониклась отвращением к главному оборотню.

— Зачем он тогда их делает?

— Назовем это хобби. О Владыке в принципе мало что известно. Он знает о нас все, а мы кормимся лишь слухами.

— А ты тут в статусе кого? — слишком самоуверенно она вела себя с мамой.

— Владыка сразу после клятв подарил меня Басиру. Со временем я стала его фавориткой, — когда она произносит имя оборотня, то расцветает. Словно говорит о ком-то родном. Но разве могут быть нормальные отношения в стране с варварскими законами?

— Если я правильно понимаю, фаворитка — это не значит единственная? — вспоминаю надменную рожу Басира, не могу поверить, что он будет хоть в чем-то себе отказывать.

— Да, этажом ниже живут девочки, принадлежащие ему, — говорит спокойно, словно это в порядке вещей.

— По-твоему, это нормально? Тебя все устраивает? — вскакиваю с места, подхожу к окну, оранжевое безжалостное солнце ослепляет. Оно тут кажется особенным, жестоким, надменным, сжигающим дотла. Отворачиваюсь, больно смотреть. Тут все чужое, непонятное, враждебное.

— Он всегда возвращается ко мне, — мягко улыбается. — Басир может сколько угодно искать замену, но только я знаю секреты его нутра. И никто не даст ему больше чем я.

— Гарем пополняется, прибывают новые женщины, и вдруг найдется какая-то красотка, которая тебя подвинет.

— Дело не во внешности, она играет только изначальную роль. А дальше уже идут другие умения, что женщина может дать, чем удержать. Поверь, я этому долго училась, и далеко не сразу познала все тонкости. И не в красоте дело, а в умении проникнуть к нему в голову, и расположиться там так прочно, чтобы он был уверен, что так и было, — голос ее звучит как звон хрусталя.

— Ты ведь родилась в другой стране, где нет рабства, где людей не продают как вещи на рынке! И сейчас ты говоришь так, как будто всем довольна? — выкрикиваю не в силах сдержать эмоций.

— Полжизни я прожила в детском доме в маленьком районном центре. С малых лет нас до изнеможения заставляли работать на полях. Потом на стройке. И это за кусок хлеба, который тут же отбирали свои. Когда выросла, то сбежав из одного ада, попала в другой. Комнатушку, выделенную государством, у меня отобрали. Чтобы как-то прожить, я разгружала вагоны и торговала овощами на рынке, а потом ночевала с такими же бездомными в подвале. И видела, как избивают женщин, как над ними издеваются. Нет. Я не хочу той жизни. Не хочу возвращаться, — ее руки подрагивают, в глазах ужас. Она как заведенная мотает головой. — Тут понятные законы. Есть Басир, который заботится и никогда не даст в обиду. Да, и тут не все идеально, тоже приходится сражаться, прокладывать себе дорогу. Но у волков есть понятие чести. Я приняла Шантару душой, теперь это моя страна, — она это сказала с какой-то невероятной гордостью.