Берова тропа - Марианна Красовская
— А ты вдовая уже была, или…
— Мужа убили.
— А дети были? Внуки, поди уже?
— Нет.
— Вот и славно.
Марика кивнула. И вправду славно. Всего-то родителей да мужа потеряла. И брата еще, но брат хотя бы в честном бою погиб. Ах да. Никитка же старуху пред собой видит. Откуда ему знать, сколько лет было Марике в тот день…
— А кто тебя надоумил мне куриц притащить? — спросила, когда молчание надоело. — Не отвечай, я догадалась: сам придумал.
— И как же догадалась?
— Так вон какой ты запасливый, — кивнула на горшок с топленым маслом. — Небось самое лучшее и мне приволок, что найти смог. Ольга только на мешок с серебром и хватило бы.
— А ты, ведьма, князя моего случайно не кусала? Яду в тебе много, небось, и отравила.
— Укусишь его, как же, — фыркнула довольно Марика. — Зубы быстро обломаешь!
Нет, не кусала. Но поцеловаться успела разок, точнее, он успел — хоть раны на лице и мешали. Потом не до поцелуев было, поза не располагала.
Вздохнула украдкой, подумав грустно, что о подобном совсем никому нельзя рассказать. Только самой вспоминать и вдруг стискивать колени. Странно это — два года она старуха. Два года тело ощущало себя ровно так, как полагалось ему, ветхому и изношенному. Ныли колени, стреляло в пояснице, бывало, что слабость охватывала такая, что с постели не могла подняться. А рядом с Ольгом женская суть вдруг встрепенулась, начала оживать. Может, и не вечное это проклятье? Может, от него и увильнуть выйдет? Что для этого нужно? Неужели — любовные утехи? Ну, тогда у Марики нет шансов. Ольг явно ее видеть рад не будет, да и вообще ни один молодой мужчина не поглядит на старуху. А некрасивого, увечного, старого Марика и сама к себе не подпустит. И прежде была разборчива, а сейчас и подавно.
В Бергороде Марика прежде не бывала, только видела издалека его толстые серые стены. Издалека град смотрелся богаче и могучее. Вблизи же было видно искрошенный камень, заржавевшие врата и разбитую мостовую. Неспроста Никитка спрыгнул наземь и повел лошадь под узцы — сама ведьма последовала его примеру, когда после нескольких кочек ее кости заскрипели так, что вот-вот грозили рассыпаться песком.
Как много было вокруг людей, да еще таких разных! Никогда Марика не видела столько народу. И часть из них не была морами. Невысокие, смуглые, с узкими злыми глазами — это, видимо, кохтэ. Или угуры? Или даже кумахи? Кто их, степняков, разберет! А вон те, в многослойных ярких шелках до земли, с кожей цвета ореха, с подведенными сурьмой глазами — кто они? А беловолосые и светлоглазые, у которых бороды заплетены в косички — про таких женщина даже в сказках не читала!
— Никита, а вон там кто? — взволнованно спросила своего спутника, заглядевшись на великана в мехах — да он Ольга ростом повыше будет! И борода чудная такая, с косами, бусинками и лентами.
— Северяне из-за Холодного моря, — ответил равнодушно юноша. — Они редко так глубоко доплывают. Там, на реке, их чудные корабли-драконы стоят. Знать, плохо нынче у них торговля идет, раз до Бергорода добрались.
— А чем они торгуют?
— Мехами, жемчугом и драгоценными камнями. Только их камни здесь мало кому нужны, у дарханайцев дешевле выходит и крупнее. А меха да, меха у северян роскошные.
— Да там женщина! — Марика едва не упала, споткнувшись, только крепкая рука Никитки удержала ее от бесславной встречи с булыжной мостовой.
— Ну да. Ты что такая дикая, бабуля, словно в лесу жила? — и захохотал, гад, весело сверкая зубами.
А Марика разглядывала диковинную бабу ростом и силушкой поболе, чем ее проводник. Высокая, могучая, но не толстая, скорее уж, плотная, с двумя золотыми косами толщиной с руку, в рогатом шлеме. Одетая по-мужски, в тунику до середины крутых бедер, на плечах — меховой серый плащ, до того искусно сшитый, что он казался единой шкурой, на ногах — кожаные сапоги выше колена, расшитые жемчугом. Видно, не простая баба, знатная.
— Хватит глазеть, старая, нам на рынок не нужно, нам в Белый Посад.
10-2
За “старую” Марике хотелось его ударить, но Никитка был прав: они сюда по делу приехали, а не глазеть на чужестранцев, пусть даже таких интересных. Вздохнула, пообещав себе, что непременно прогуляется еще по всем
тим улицам, деревянным и каменным, да еще сдерет с ущербного княжича справедливую деньгу за лечение и купит себе… да хоть шубу! Ну ладно, не шубу, воротник. Из чернобурки, вот. И шапку, мехом отороченную.
Усмехнулась грустно: никогда у нее не было на подобную роскошь денег. Раньше, в девичестве, коротким заячьим тулупом обходилась и довольна была, его же и в дом мужа забрала, а уж потом ей и вовсе не до нарядов было. Это княгини могут себе меха позволить, а лесной ведьме даже пояс узорный не позволено носить — какие ей обереги? Тот, в ком силы хоть капля, к оберегам и прикасаться не должен, за это побить могут.
А дома вокруг становились все богаче и выше, узкими крышами взмывая в холодное осеннее небо. И люд уже был здесь другой: больше молодых да заносчивых, навроде Никитки. А если и попадался кто постарше, то по ним видно — не деревенские это жители и не торговцы. Бояре — в шубах дорогих, шапках высоких, с бородами и глазами такими… жадными, звериными. Марика вдруг остро ощутила себя не просто старухой, а нищенкой-побирушкой. Серая ее верхняя юбка была латана-перелатана, шаль вся истрепалась, а зипун и вовсе был с чужого плеча, да еще мужской. В лесу это было совершенно не важно — тепло, удобно, и этого достаточно. А вот в Бергороде Марика вся съежилась и со стыдом спрятала глаза. Видела бы матушка, в кого превратилась ее дочь, первая красавица деревни!
Так, прячась за рослого Никиту и не поднимая глаз, она и дошла до Ольгова дома. Наверное, красивый — от волнения и страха Марика ничего не успела рассмотреть, да юноша ей и не позволил, буквально втащив ее в терем. Оступилась на
