Аня Сокол - Первый ученик
— С тех пор в роду Императоров рождались только люди.
— А камень? — юный псионник приподнял голову. — Куда делся камень?
— Говорят, он хранится в императорской сокровищнице.
— Он по-прежнему волшебный?
— Думаю, да, — мать взлохматила каштановые волосы.
Хороший камушек. Заверните два. Грош побарабанил пальцами по подлокотнику.
Автобус фыркнул и заурчал двигателем. Пассажиры радостно загомонили, мальчишка подскочил на месте и завертел головой, женщина улыбнулась.
До Троворота оставалось еще полтора часа.
Мать была бледна, но относительно цела (и, слава императору, не собиралась умирать), пусть конструкция вокруг ее колена и выглядела устрашающе.
— Максим, — она протянула руки, и он, присев рядом, положил на них голову, совсем как тот мальчишка из автобуса. В основном потому, что не хотел видеть, как она постарела за прошедший год, как новые морщины расчертили лицо, как резко обозначились скулы, набрякли веки, посветлели некогда такие же темные, как у него, глаза. Пока он был рядом, изменения казались незаметными, но стоило ему уехать, и все изменилось. Они изменились: она, он, отец. И он не хотел, чтобы она увидела отражение этих перемен в его глазах.
— Как ты? — глухо спросил он.
— Ничего, Макс, уже ничего.
— Как это случилось? — прозвучавшая помимо воли резкость в голосе заставила женщину на соседней койке вздрогнуть.
— Да, глупость полная. Несла пакеты с продуктами, устала, в голове лишь одна мысль, что сериал вот-вот начнется, ну, и поставила ногу мимо ступеньки. Сама виновата.
Грош поднялся и посмотрел матери в лицо.
— Тебя надолго отпустили? — быстрый вопрос, словно она опасалась, что он начнет задавать свои.
— У меня есть время проследить, чтобы это не повторилось, — Грош встал, посмотрел на съежившуюся на сером казенном белье женщину и почувствовал себя взрослым, ощутил великаном из сказки. Когда все успело так измениться?
— Ты ведь не уйдешь сейчас? — испуганно спросила мать, и он услышал за ее словами много такого, чего бы не хотел. — Скоро придет врач, опять будет говорить об операции, терапии. Максим, — голос сорвался, и она приложила руку к груди, пальцы с короткими обломанными ногтями чуть дрожали.
Он знал, о чем она его просит, видел, чего на самом деле боится. Всегда боялась, все равно не мог отказать. Не мог уйти.
Грош опустился обратно на кровать, воздух в палате показался ему спертым, а взгляды, бросаемые соседкой, навязчивыми и слишком жалостливыми. Он в жалости не нуждался. Ни в чьей.
— Я поговорю с врачом, — пообещал он, сжав ее руку.
Итог этих разговоров был неутешительным: и травматолог, и заведующий отделением сказали одно и то же. Нужна операция. В противном случае, кость могла срастись неправильно, плюс атрофия нервных окончаний. Тогда, в лучшем случае, мать будет ковылять с палочкой, в худшем — ездить на инвалидной коляске. Еще хуже то, что операция не покрывалась из имперской социальной страховки, а шла сверх нее. Тысяч на сорок сверх.
Он воспользовался телефоном матери, который до сих пор выглядел так, словно его вчера купили. Он купил, а она им почти не пользовалась.
Трубку взяли после третьего гудка.
— Привет, — проговорил Грош и представился, — это Малой.
— Тебя уже выпустили из психушки? — голос хрипло рассмеялся.
— Нет. Нужно поговорить.
— Приезжай, — милостиво разрешили ему.
Дом был самым обычным. Трехэтажный особнячок, выкрашенный голубой краской и отделанный белым орнаментом. Здание долго разрушалось, никто ни хотел браться за реставрацию сарая, объявленного памятником архитектуры. Пока, к возмущению сторожил, за него не взялся Шрам. Или Раимов Тилиф, успевший изрядно намозолить глаза корпусу правопорядка. На момент знакомства с Максом у него было около трех десятков хвостов. О чем и не преминул сообщить ему один мелкий мальчишка десять лет назад, встретив того на улице. Молодой мужчина, правую щеку которого пересекала ломаная линия шрама (от этого уголок глаза казался опущенным книзу, а еще не хватало части верхней губы), тогда очень напугал его мать.
Второй раз они встретились через два года, и Макс с удивлением отметил, что количество хвостов уменьшилось вдвое. Тогда же он заработал свои первые деньги, просто подержав в руке зеленовато-желтый кристалл, змеевик. Это сейчас Грош знал, что Шрам заставил пацана поднять сопротивляемость кад-арта онна на три, передав ему часть силы. И стоило это куда дороже, чем та, сотня, что дал Раимов.
Кад-арт — это не первый камень Керифонта, он не лишает псионника, взявшего его в руки, силы, а лишь впитывает ее частичку, которая со временем восстанавливается, как и любая другая энергия.
Макс оглядел фасад, ухоженный газон с цветами, козырек над крыльцом, с которого лениво капала вода. Дождь закончился, на тротуаре в серых лужах отражалось серое небо.
В здании располагался клуб спортивного туризма Эдвантин, названный в честь высокогорного озера, жемчужины в короне Инатара. Многие думали, что его председатель романтик, пока не встречались лицом к лицу. Один из журналистов разразился серией обличительных статей, экспрессивно рассуждая, что на самом теле перевозят байдарочники и студенты в своих больших рюкзаках. А потом вдруг в зените славы перевелся в областной центр на другом конце Империи. «Де юре» Раимов был чист перед законом и не имел никого отношения ни к проституции, ни к транспортировке оружия и лекарств. Каким чудом при такой насыщенной «путешествиями» жизни Шрам не обзавелся ни одним смертельным хвостом, оставалось для Макса загадкой.
Обычные хвосты регулярно подчищались, причем совершенно законно, разве что любопытные задавались вопросом, как он минует расписанные на год вперед очереди к пси-специалистам. А умные об этом не думали, помня о судьбе журналиста.
Грошев потянул на себя тяжелую железную дверь, глазок камеры ожил и повернулся, фиксируя посетителя. Приемная с двумя диванами, фикусом в кадке и секретаршей за массивным столом. Вместо ожидаемой длинноногой блондинки на него сквозь стекла очков смотрела дама в строгом сером костюме и тугим пучком на голове, по возрасту годившаяся студенту в матери.
— Вас ждут, — она указала на совершенно обычную дверь в конце коридора, а не на представительное полотно за спиной.
Макс смутно помнил, что комната, куда его отправили, была библиотекой. Стеллажи книг уходили под потолок, мягкие кресла, тумбочки, низкие столики, несколько торшеров со светлыми абажурами и гигантский каменный глобус у окна. В одном из кресел спиной к двери сидел мужчина, в руках которого белела страницами открытая книга.
