Отрада - Виктория Богачева
— Завтра сызнова приду. Не согласишься – пеняй на себя, — грубо рявкнул он и, схватив жену за локоть, вытащил ту из избы, словно была Купава в чем-то виновата.
Отрада даже не пошла закрывать за ним дверь. Повернулась к печи и зачерпнула ковшом воды из ушата, чтобы умыться. Кровь все не останавливалась, и она скрутила из куска ткани жгут и заткнула им ноздрю. Потом опустилась на колени и принялась оттирать с пола свежие багровые пятна, пока не въелись в доски.
Защиты ей искать было не у кого. Коли был бы у них прежний староста, отец кузнеца Храбра, Славута, то она бы к нему кинулась. Упала бы в ноги и просила бы защитить сироту. Про него все говорили, что был он справедлив, и судил всегда по Правде.
Но к Зоряну Неждановичу она не пойдет. Избу его она собиралась обходить десятой дорогой после того, что сынок его старший, Перван, с ней едва не сотворил. Не ведала Отрада, как бы она смогла отца Первана о чем-то попросить... Верно, и тетка Русана уж свекру напела, какой негодной девка-мастерица приданого оказалась. Может, еще и выдумала пару злодеяний, которые Отрада совершила...
Она и сама не заметила, как начала плакать. Очнулась, когда закапали на дощатый пол вместо крови ее слезы. Отрада всхлипнула и сердито провела по шеке тыльной стороной ладони. Что реветь-то теперь... Сделанного не воротишь, да она и не намеревалась.
Вуй Избор сказал, что завтра еще придет. Снова ударит, коли она откажет? Это она перетерпит, хотя батюшка в жизни ее ни разу не ударил, а матушка, коли и учила хворостиной, так всегда за дело.
Но власти у него над нею нет, это ведал и он сам, и Отрада. Потому и злился так, что понимал: не может он несносную девку заставить да силком замуж за младшего сына выдать. Со свету сжить – это, пожалуй, может. А вот против воли заставить – нет.
Утерев слезы да покончив скоблить пол, Отрада поднялась на ноги и уселась за стол. Подвинула к себе миску с остывшей кашей и, вздохнув, взялась за деревянную ложку. Трапезничать в одиночестве она нескоро привыкнет.
Поутру отправилась Отрада к реке бучить белье. Откладывала все да откладывала, не хотелось из избы выходить после тризны по матери. А тем временем одежи изрядно накопилось, вот и пришлось за порог нос высунуть. Да еще и с синяком после дядькиного удара. Теперь-то Отрада жалела, что на седмице со стиркой не управилась. Но делать было нечего.
Из золы бучу они еще с матушкой сделали. А накануне днем Отрада замочила в чугунке нательные рубахи да тканные полотнища, а после отправили в печь – хорошенько погреться.
Пока тащила тяжеленный ушат с мокрым бельем к реке, извелась. Встречным всем кивала, но старалась лицом так повернуться, чтобы не было видно отметину на щеке. Еще крюк большущий сделала, чтобы в избу Стояны заглянуть по дороге. Но ее мать сказала, что дочка пошла на поле, понесла обед отцу да братьям, потому пришлось Отраде развернуться да уйти ни с чем.
Девушки у ручья встретили ее настороженно, но приветливо, и у нее немножко отлегло от сердца. По первости она еще озиралась, выискивая глазами Забаву али девок, с которыми та дружбу водила, но спустя время успокоилась. Тетка Русана редко отправляла дочку в холодной, проточной воде возиться. Все больше такой работой нагружала жену Лешко, красавицу Неждану.
Пока вымыли девки всю грязь, пока прополоскали белье в проточной воде да разложили на камнях на берегу, налетели парни, наперебой принялись обещать, что к исходу весны надарят славницам узорчатые, резные вальки и каждую заберут замуж.
— Ой, пошто брешете, окаянные, от дела отвлекаете, — румяная, темнобровая Истома, уперев одну руку в бок, другой держала длинную палку с намотанным на нее рушником и грозила ею молодцам. – Попортите одежу – света белого не увидите!
— Чего налетели, ступайте, ступайте себе на поле, там вас соха заждалась! – вторила ей светленькая Добруша, спасая от назойливых молодцев рубахи.
Отрада фыркала себе под нос и с грустью глядела на свой самый обычный, затертый от старости валёк. Уж рукоять у него блестела – помнил он ладони и матери Отрады, и ее матери.
Может, пару седмиц назад она бы тоже сидела да мечтала, чтобы и ее кто-нибудь одарил резным, расписным вальком этой весной. Не просто же так Земовит шею ей вслед сворачивал, когда на тропинке натыкался?..
Но нынче Отрада ни о чем таком и не мыслила. Никому она такая не нужна.
Она вздохнула и с особенным усердием принялась колотить вальком по разложенной на камнях поневе. Увлекшись, пропустила, как стихли вокруг голоса да веселые песни. А как подняла голову, то увидала, что прямо подле нее, в паре шагах стояла Забава и глядела, словно на грязь под своими ногами.
Верно, долго она так стояла. Девушки уж начали перешептываться да на них без стеснения коситься. Отрада затолкала вальком белье в ушат и нахмурилась. Видно, не высушить ей нынче спокойно на камнях рубахи. Забавка житья не даст. Не после того, что увидала тогда в родной избе.
— А ты смелая, — нараспев сказала внучка старосты. – И стыд лицо не жжет, на глаза людям казаться!
— Мне нечего стыдиться, — Отрада перебросила с плеча на спину пушистую косу и выпрямилась под злым, ненавидящим взглядом Забавы. Спрятала замерзшие, красные руки под отворот поневы и вздохнула.
Добром разойтись не получится. Забаву аж потряхивало от злости. У ее лица качались нарядные рясны, прилаженные к дорогому очелью, всякий раз, как дергала она головой.
— Что, кто-то уже уму-разуму поучил? – выплюнула та ядовито, кивком указав на отметину на щеке Отрады.
— Не с руки мне с тобой лясы точить, — Отрада пожала плечами и нагнулась поднять ушат.
Потом рубахи высушит. Сейчас хотелось от Забавы поскорее избавиться. Дурная молва быстро по избам поползет, вовек потом не отмоешься. А гордая девка была настроена на ругань.
Девушки остальные притихли, побросали вальки и, не таясь, ловили каждое слово Забавы.
— Дрянь! Какая же ты дрянь! Как посмела токмо ты перед батюшкой моим хвостом крутить! – в запале крикнула Забава и, сжав кулачки, потянулась к Отраде, намереваясь не то стукнуть, не то схватить за плечи.
Отрада же ловко увернулась, пригнувшись, и перепрыгнула на соседний камень. Забава ступила вперед, неуклюже поставила
