Шеррилин Кеньон - В полночном свете
Он сморщился от отвращения при описании этого невообразимого ужаса.
— Почему он совершил подобное?
— Потому что он — бог, и потому что это было в его силах. Он хотел, чтобы больше ни один бог Сна не смог когда-либо снова проникнуть в его сновидения, желая подшутить над ним. Он думал, что мы, если лишить нас всех эмоций, не сможем более проявлять творческую изобретательность и получать удовольствие от подтрунивания над ним или кем-либо еще. Все, что имеет значение, — это его жизнь и достоинство. Наши же — ничто по сравнению с его.
От ее слов Айдан сжал челюсти — так, что вздулись желваки.
— Стало быть, греческие боги столь же мелочны и эгоистичны, как человечество. Мило.
— И точно так же как люди, не все мы такие. Многие из нас полностью осознают наши силы, и мы прекрасно понимаем, что не стоит злоупотреблять ими.
Возможно. Но для него все это звучало достаточно скверно. Айдан даже не мог представить то, что ей пришлось пережить, — если только это не была бредовая галлюцинация, вызванная опухолью головного мозга, и если она не лгала. На этом фоне его собственное предательство казалось таким же ничтожным, как и сон ее отца, толкнувший его на убийство ее семьи.
— Почему ты пришла, чтобы помочь мне?
— Потому что ты не заслуживаешь смерти после всего того, что ты перенес. Твой брат достаточно отнял у тебя. И в тебе кипит столько ярости и гнева, что я надеюсь с их помощью найти какой-нибудь способ убить Долора и сделать так, чтобы он больше никогда не смог причинить вред другому человеку. Кто-то должен выступить против него. Все, что я слышу, когда думаю о нем, — это его довольный смех, когда я умоляла его сохранить жизнь моей дочери. Ублюдок по-настоящему улыбался, пока он душил ее, в то время как его прихвостни удерживали меня.
Айдан вздрогнул, сердце его сжалось от описания всего этого.
Ее наполненные страданием глаза переворачивали все внутри него.
— Ты хочешь ранить людей, которые причинили тебе боль, Айдан… Теперь вообрази мою потребность отведать его крови.
Он продолжал стоять, пытаясь разобраться во всем этом. Может, он все еще спит?
— Нет. Ты не спишь, — произнесла она вслух. — Это не сон. Клянусь.
Айдан посмотрел на нее, нахмурившись.
— Как ты узнала, о чем я думал?
— Я могу услышать твои мысли, если сосредоточусь на них.
— Отлично. Тогда ты знаешь, что я считаю тебя сумасшедшей.
Она улыбнулась.
— По правде говоря, так и есть. Я утратила все здравомыслие в ту ночь, когда умерла моя дочка, и я никак не могла помешать этому. Все, что у меня осталось в этом мире, — это жажда мести. И сам факт, что я до сих пор испытываю это чувство, — когда у меня не должно быть никаких эмоций, — говорит о том, как сильно я жажду этого.
Он протянул ей руку.
— Значит, у нас есть много общего.
Она кивнула и взяла его за руку. От этого жеста по его спине прошел озноб, и он не был уверен почему.
Прежде чем она заговорила, ее рука напряглась.
— Мы должны найти какой-нибудь способ остановить его.
— Не волнуйся. Мы найдем. Как я уже сказал, я буду последним выстоявшим человеком.
Лета закрыла глаза, осмысливая его слова. Последний выстоявший человек. Она помнила время, когда чувствовала то же самое. Теперь все, чего она хотела, — нанести ответный удар Долору, и если она, чтобы сделать это, должна умереть, то она более чем готова. Ее не заботит смерть при условии, что Долор умрет вместе с нею. Ради этого она проползла бы голая по битому стеклу.
Вдруг, ни с того ни с сего, Айдан начал смеяться и отпустил ее.
Лета нахмурилась.
— Что случилось?
— Мори сказал, что однажды я сойду с ума, находясь здесь в одиночестве. Будь я проклят, если он не был прав. Я окончательно сошел с ума.
Его неуместный юмор не помог ослабить боль внутри нее.
— Нет, ты не сумасшедший. Я говорила тебе, что я — телохранитель, и это правда. Мы пройдем через это вместе. Ты и я.
Его смех мгновенно увял, и он впился в нее взглядом.
— В последний раз после того как женщина сказала мне это, она преподнесла мне мое сердце, разрезанным на кусочки, на блюде. Какой орган ты собираешься вырезать у меня?
— Никакой, Айдан. Я собираюсь оставить тебя в том же виде, в котором ты был при нашей встрече, — в целости и сохранности. Ты будешь стоять здесь, в своем домике, еще более сильный, чем когда-либо.
— Почему я тебе не верю?
— Потому что люди всегда склонны верить в плохое, а не хорошее. Тебе легче думать, что я безнравственная и испорченная, чем увидеть, кто я в действительности. Никто не хочет верить в то, что некоторые люди желают помочь другим по доброте душевной, потому что они не могут спокойно смотреть, как кто-то страдает. В этом мире так мало людей, являющихся альтруистами, что остальные не могут понять или постичь, как кто-нибудь другой может ставить чью-либо выгоду выше собственной.
Айдан замер, когда эти слова проникли сквозь его недоверие. Он поступал с ней точно так же, как все остальные — с ним.
Предполагал худшее, хотя она не сделала ничего, чтобы заслужить это.
Мир изволил поверить, что он был равнодушен к своей семье, что он сделал что-то, чтобы заслужить их жестокость, потому что это было намного менее пугающим, чем правда. Никто и мысли не допускал, что он мог отдать кому-то всего себя, только чтобы в ответ от него отвернулись и пытались убить, как бешеную собаку, без какой-либо разумной причины.
Если бы люди признали правду — что Айдан не был ни в чем виноват, что единственное его преступление заключалось в том, что он был слишком щедрым, открытым и добрым к тем, кто не заслуживал его доверия, — то она оставила бы их уязвимыми и заставила бы подвергать сомнению всех вокруг них. Но в глубине души все они знали правду. В какой-то момент каждый в своей жизни был предан подобным образом. Без смысла. Без причины.
Всего лишь человеческие недостатки в некоторых людях, которые привыкли только брать и злоупотреблять.
Как любила повторять его мама, это люди, которых плохо воспитали.
Но, как отметила Лета, не все были потребителями. Айдан никогда никого не предавал. Никогда он не стремился погубить или ранить другого человека. Не в его правилах было причинять большие страдания кому бы то ни было.
В его мире он один был преданным и заслуживающим доверия. Возможно все-таки не он один. Всего лишь возможно.
Его горло сжалось. Он пристально посмотрел на Лету.
— Я все еще не уверен, что это не галлюцинация, вызванная отравлением угарным газом от плиты или обогревателя, но на тот случай если это не так, я собираюсь довериться тебе, Лета. Не смей подвести меня.
