По ту сторону Тьмы. Между Здесь и Там... (СИ) - Евгения Владон
А теперь пожинает плоды всех навороченных им ранее ошибок. И ничего не может ни сделать, ни изменить. Ведь это реальный тупик. Та пресловутая точка невозврата, которая, как правило и в конечном счёте, становится финальной. Ведь дальше уже двигаться некуда, потому что не зачем. Потому что уже всё… Предел достигнут.
Жизнь — это движение? Хочешь выжить — не останавливайся!
Серьёзно? Кто это ему такое вообще сказал? Причём так чётко и ясно, подобно какому-нибудь рекламному лозунгу на рекламном билборде, который он видит каждый день по дороге на работу, но не обращает на него совершенно никакого внимания. Но тот всё равно впечатался в его подсознание и теперь, время от времени, всплывает в памяти или крутится на языке, подобно дурацкому мотиву намертво въевшейся в подкорку песенки.
Нет. Уже определённо поздно что-то делать и куда-то стремиться дальше убегать. Всё уже закончилось. Ещё там, на 87-ом шоссе, не доезжая до грёбаной границы Канады всего каких-то несколько десятков миль. В том кювете, буквально посреди леса, в одно мгновение ставшего одним сплошным чёрным пятном безлюдной пустоты и полного ничего.
Он ведь до сих пор не знал, как такое случилось. Кто стал главным виновником аварии? Кто отобрал у него Мию.
Сука!
Уехать из Нью-Йорка? Поменять имя? Это же право смешно и не имеет больше никакого смысла. Куда, а, главное, зачем? Он уже давно своё отъездил. Теперь настало время остановиться и, тем более, остаться там, где его самое место. Там где он и хотел всегда быть — рядом с ней. Рядом с Мией. Он же обещал ей, что теперь их ничто не разлучит — ни жизнь, ни смерть. А обещания надо выполнять. В особенности такие обещания…
Кен практически не обращал внимания на то, что его тогда окружало, и как он добирался от манхэттенских кампусов государственного госпиталя ветеранов (на пересечении 1-ой Авеню и Восточной 23-ей улицы), где располагался один из основных приёмных кабинетов доктора Меллона, до своей собственной берлоги на Лонг-Айленд в Бруклине. На Сейнт-Маркс Авеню. Более-менее приличный район Нью-Йорка, где вперемешку с террасными таунхаусами красовались чудом сохранившиеся с сороковых и пятидесятых небольшие постройки бывших когда-то фабрик, кооперативных мастерских и прочих помещений, которые сдавались в те далёкие времена под офисы или склады. Теперь в них находились жилые площади и, как правило, весьма немалых квадратных метров. Это где каждая квартира имела высоту в две стандартные квартиры (а то и все три) и именно от оформления подобных апартаментов когда-то в миру и появился такой дизайнерский стиль интерьеров, как лофт. А какие там были шикарные лифты (по большей части грузовые). Настоящая добрая (или добротная) классика
Как раз в одном из подобных зданий Вудард и приобрёл пару лет назад свои впечатляющие хоромы на последнем этаже. По сути, настоящий цеховой зал с мощными кирпичными стенами, квадратными колоннами вместо стеновых перегородок и панорамными окнами с низкой посадкой массивных подоконников. Он даже не стал расчленять их на раздельные друг от друга зоны, как и дробить на более мелкие помещения. Не видел в этом никакого смысла. Даже уборная с душевой ограждалась от общей комнаты всего лишь полупрозрачной стенкой из акрилового небьющегося оргстекла. И достроенный второй уровень под спальню с ведущей на него сквозной винтовой лестницей так же прекрасно просматривался почти с любой точки нижнего основного яруса.
Хорошая берлога. Просторная и без всяческих излишеств. Соответствовала ему, в особенности его габаритам, наверное, как ещё ни одно другое помещение или дом, в которых ему приходилось до этого жить. Он даже успел в каком-то смысле к ней прикипеть, прорасти неглубоко корнями в её очень даже домашнюю, но всё равно стопроцентную холостяцкую обстановку. А после того, как здесь впервые появилась Мия…
Забавно, но он даже испытывал чувство лёгкого сожаления от мысли, что ему придётся отсюда уехать и именно в те дни, когда они действительно собирались это сделать и когда уже поехали…
Он же не собирался сюда возвращаться вообще никогда. Настроился на это и даже в какой-то степени уверовал, что обрезал все корни, которыми всё же сумел здесь зацепиться и… Вот он снова вставляет ключ в массивные двери своей почти элитной квартирки. Практически не задумываясь, как это делает. Как на чистом условном рефлексе проворачивает ключ в замке в той последовательности, в какой всегда запирал его во время своего ухода.
После чего вошёл внутрь огромного, но всё равно уютного из-за обилия мягкой кожаной мебели помещения. Свалил два больших пакета с продуктами на ближайший у кухонной стойки столик. Посмотрел на самый маленький бумажный кулёк в другой своей руке с эмблемой аптеки и наклейкой индивидуального заказа на определённое имя от лечащего врача, и кинул его небрежным жестом к остальным покупкам.
Он даже не собирался проверять точное наличие выписанных ему доктором Меллоном лекарств. Стандартных баночек, на которых были прописаны не только названия медикаментозных препаратов с немалым содержанием опия, но и имя Кеннета Вударда. Поскольку ему было на них просто плевать. Ведь он не собирался их принимать, от слова совсем. Даже чтобы просто заснуть или заглушить с их помощью весь тот Армагеддон, который обязательно восстанет в его голове очень и очень скоро.
Для данной задачи он привык пользоваться давным-давно проверенными и идеально себя зарекомендовавшими услугами от доброго старины Джека Дениэлса. Чем он и не преминул воспользоваться, достав из одного пакета пухлую квадратную бутылку с содержимым из классического крепкого бурбона — Old No.7. Открутил крышку, прошёлся дальше в кухонную зону, где отыскал рядом с мойкой в груде сваленной немытой посуды относительно чистый стакан. После чего ненадолго отставил бутылку на край керамогранитной столешницы и решил наконец-то снять с плеч чёрную косуху.
Всё это время он старался не думать. Просто фиксировал последовательность своих действий, чтобы не переключаться мыслями на другие вещи… На те вещи, которые усилят то состояние, с которым он теперь жил постоянно. Как с огромной разросшейся внутри него опухолью из тупой боли, тупого бессилия и тупой пустоты. Опухолью, от которой банально не существовало никаких известных науке лекарств. Человечество за все тысячелетия своего так называемого цивилизованного существования так и не сумело придумать от этой болезни ни лечения, ни нужных от него грёбаных медикаментозных средств. Особенно, от его хронической и крайне запущенной стадии.
Кен плюхнулся на центральный диван, повторяя один
