Если бы меня спросили (СИ) - Лабрус Елена

— Помню. Думаешь, он возьмётся?

— Я постараюсь, чтобы взялся. Мне кажется, я ему нужна. Пока не знаю зачем, но мне не просто так дали такую зарплату. Ему надо, чтобы я осталась.

— Ой, не знаю, как ты будешь выпутываться, Лебедева, — вздохнул Петька. — Но ты такая ты.

— А может, я просто понравилась ему как секретарь, и он не захотел меня отпускать? — улыбнулась она.

— А его жена уже приезжала на тебя посмотреть? — хмыкнул Петька.

— Конечно! Оценила с ног до головы, — усмехнулась Ирка. — И выговаривала мужу в кабинете за мои длинные ноги и короткую юбку.

— И что он ей ответил?

— Понятия не имею. Судя по возне в кабинете и тому, что он закрыл дверь на замок, трахнул её там прямо на столе. Вышла она растрёпанная, но весьма довольная, одёрнула юбку и великодушно разрешила мне пока остаться, а там видно будет.

Северов заржал.

— А умный он, однако, мужик, этот Воскресенский-старший! Чёрт, я тут всех перебудил, — понизил Северов голос. — Парни измотанные вернулись со строевой. Погоди, выйду.

После скрипа каких-то дверей или полов он вернулся к разговору.

— Только глупостей не наделай, — предупредил Север.

— Каких, Петя, глупостей? — вздохнула Ирка.

«Каких ещё глупостей я могу наделать, если я и так, как последняя дура, по уши? По уши влюблена в его сына. Если всё обмирает, стоит ему на меня посмотреть. Теку, таю и хнычу, стоит ему прикоснуться. Если мне невыносимо думать, что у него кто-то был до меня, не говоря уже о том, что кто-то будет после. Всё самое глупое уже случилось, Петя. Я люблю его. Всегда любила».

— Ну ты понимаешь каких. Ты же отчаянная, Ирка, — вздохнул Петька. — И красивая. Боюсь, ты интересуешь господина адвоката не только как секретарь.

Она знала, о чём он подумал. И он знал, что она знает.

— Нет, служебный роман в мои планы не входит. Это не обсуждается, что бы он ни предложил.

— Значит, с младшим Воскресенским у вас всё серьёзно? — догадался Петька.

— Петь, мы договорились, ты не ревнуешь. И я тоже. Мы друзья, — предупредила Ирка.

— Да, я помню. — Ей показалось, он заскрипел зубами. — Но я сейчас не о себе. Что будешь делать ты, если адвокат сделает очередное предложение, от которого ты не сможешь отказаться? Кого из них выберешь? Вадима? Ты в нём уверена?

— Как я могу бы в нём уверена? Мы знакомы всего ничего. Он сегодня здесь, завтра там, — вздохнула Ирка. — Да, он предложил отношения, и я согласилась. Но не факт, что он вернётся за мной из своей Москвы.

— А если вернётся? — Петькин голос становился холоднее, жёстче.

— Значит, вернётся. Всё, не дави. И не начинай!

Ирка выглянула в окно машины. Постучала по плечу водителя, который тоже был увлечён разговором в свою гарнитуру, иначе бы Ирка не стала откровенничать в такси.

— Туда, — показала она, когда он снял наушник. — Мы приехали, Петь, — сказала Северову. — Пошла я искать твою бабку.

В трубке повисла напряжённая тишина. Зловеще скрипнула калитка. Зашуршала под ногами прошлогодняя трава. Где-то ухнула, сорвавшись с ветки, птица. Впору было перекреститься.

— Ну что там? — первым не выдержал Петька.

— Ну-у-у… — задрала голову Ирка.

— Лебедева! — пригрозил Петька.

22

22

— Ну-у-у, судя по тому, что в доме горит свет, а твоя бабка дымит на крыльце — всё с ней в порядке, можешь расслабиться, — ответила Ирка.

— Дай-ка ей трубочку… — выругался он.

— Подожди, поднимусь в вашу гору. Алевтина Викентьевна! — крикнула Ирка.

Бабка и ухом не повела, придушила в пепельнице окурок и царственно сложила костлявые руки на резной набалдашник старинной трости.

— Привет, старая карга, — поднялась на большое добротное крыльцо Ирка.

— Неужто внучек заволновался? — хмыкнула та.

Ломберный столик, пасьянс, толстый мохеровый плед, обогреватель, пузатая бутылка бренди, полупустая рюмка, тяжёлая хрустальная пепельница — всё было при ней.

— Держи, — протянула ей Ирка телефон.

— Ну вот ещё, нужны мне эти ваши бесовские игрушки, — хмыкнула бабка. — Скажи: я в порядке.

— Ну ты слышал, — включила громкую связь Ирка.

— Ба, ты бы хоть предупредила, — выдохнул Петька.

— Ишь, предупредила! Чаще надо бабке звонить, тогда бы знал. Жива я, жива, не дождёшься.

— Ну жива и слава богу, — миролюбиво подытожил Петька. — Ладно, Ир, созвонимся. Спасибо! — сказал он и отключился.

— Созвонимся, — передразнила бабка. — Садись, погадаю, Лебледёва, — кивнула она на низкую скамеечку, на которую обычно вытягивала больную ногу. — Да никуда не денется твоё ландо с шашечками, подождёт. Садись. Сон мне был сегодня… — облокотив о скрипучее кресло трость, сгребла она со столика карты. — Будто стою я на берегу горного озера, раннее утро, с озера стелется туман, а я вроде пришла к мудрецу с вопросом, а сам вопрос и забыла. Стою, переживаю, о чём же я у него спрошу…

— И о чём спросила? — заёрзала Ирка на неудобной скамейке, когда она замолчала.

— А ни о чём. Так и проснулась. Проклятый склероз, даже во сне не отпускает.

Интересная она была женщина, Петькина бабка, думала Ирка, следя за её костлявыми пальцами, ловко тасующими колоду.

Петька рассказывал, у неё было пять мужей. А единственный сын, Петькин отец, от любовника. Точнее, от любимого человека, но вот именно с ним как раз и не сложилось. Были чувства, любовь, страсть. А ещё были служба, Родина, честь. Семья, что он не мог бросить. Долг, что не мог не исполнить. Он погиб, а бабка, как принято говорить, всю жизнь жила для себя.

Четырёхкомнатная «сталинка» в центре. Дача в заповеднике. Государственные пайки, генеральская пенсия — последний её муж был генералом. А потом в один стылый зимний день она потеряла и сына, и невестку, и ещё нерождённую внучку.

Петькин отец работал на метеостанции. Где-то далеко в тайге, в небольшом селе, построенном геологами, они и жили. Отец вёз жену в роддом, когда гружёный лесовоз решил их судьбу. Снег, метель. Водитель лесовоза даже не заметил, что сбил машину, когда прицеп с брёвнами занесло на повороте.

Петька плохо представлял, как это: смяло прицепом. Ирка тоже. Но других родственников у него не было, поэтому бабка взяла его к себе.

Одно время он её ненавидел, а потом понял, что она лучшая бабка на свете. Лучшая, что мог пожелать, отчаянно горевавший двенадцатилетний пацан. Она была актрисой, любовницей члена ЦК, всё бросила и приехала за мужем на Дальний Восток, даже в тюрьме сидела, чего только не повидала за свою жизнь. И это она должна была обижаться, что Петька свалился ей на голову в семьдесят лет, а она ничего.

Циничная, без сантиментов, без жалости. Она обращалась с ним как с равным, не делая поправку ни на возраст, ни на его горести, не признавала слабости, а Петька держался ей назло.

Это помогло им обоим выстоять. И сблизиться.

— Ну, что, Ирка-дырка, — прищурила тёмный вороний глаз Алевтина Викентьевна, глядя в карты, — мужик у тебя, вижу.

— Эка невидаль, — хмыкнула Ирка.

— Ты слушай и молчи. Гадать на картах — это тебе не в муку пердеть, они всю правду говорят, — дав Ирке сдвинуть колоду, переворачивала она карты по одной. — А они говорят, что уедет он, мужик твой, но потом вернётся. Из-за тебя, тыква ты юннатская, вернётся. Любить будет, очень, эх, как меня Петькин дед любил, до трясучки. Вдохновляешь ты его, ведьма рыжая, и всю жизнь будешь вдохновлять. Но оступится он однажды, а ты не простишь. И замуж выйдешь за Петьку…

— Ты говори-говори, да не заговаривайся, — усмехнулась Ирка, когда бабка замерла на полуслове и поспешно сгребла карты, словно увидела в них что-то, чего Ирке лучше не знать. — Ты мне Петьку своего не суй. С Петькой у нас другое.

— Ну, петух прокукарекал, а там хоть не рассветай. Моё дело сказать, твоё — верить или нет, — бросила она на стол колоду. — Давай вали уже и так засиделась.