Строптивая невеста. Любить нельзя убить (СИ) - Успенская Ирина

— Не дождешься, — фыркнул Рене, сбрасывая надоевшую обувь и босиком проходя к раковине: ему срочно требовалось освежиться.

— Язык русичей пафосный и велеречивый, — не унимался Морис. — И вообще, она — княжна, а не одна из этих твоих девок. Впрочем, кроме продажных девок, на тебя все равно никто и не посмотрит. Так что можешь сколько угодно целовать ей ручки, замуж она все равно выйдет за меня.

Ренар чуть не поперхнулся водой, которой умывался.

— Замуж. Ты совсем двинулся или да?

— Это ты двинулся, кузе-ен. Ольга же — идеальный вариант! Умна, красива, одарена, богата и к тому же — Волкова-Мортале! Джек-пот!

— Вот именно. Она — Волкова, — скривился Рене, поднимая взгляд и упираясь в собственное отражение: асимметричное, с кривым носом и багровым родимым пятном на левой скуле.

Отвратительно. Без маски он сам на себя-то смотреть не хочет, а приличные девушки и вовсе шарахаются.

— Волкова, ага, — самодовольно протянул Морис. — Вот увидишь, неделя-другая, и красотка будет есть у меня с рук. А к концу семестра сама принесет архивы прабабки и будет умолять, чтобы я ее взял. Кстати, думаю позвать ее с собой в Брийо на каникулах, познакомлю с будущим свекром.

— Отличная идея. Он закопает вас обоих, и я наконец-то буду избавлен от постоянного созерцания идиотской самовлюбленной рожи.

— Красивой рожи, — ухмыльнулся Морис. — Ну не плачь, малыш, не плачь. Подумаешь, не повезло, зато тебе досталось... хм... горб?

— Прокляну.

— Не проклянешь, совесть не позволит.

Сжав край раковины, Рене зарычал. С каким удовольствием бы он сжал ладони не на фаянсе, а не горле проклятого ублюдка Мориса! Послушать задушенные хрипы, полюбоваться на мутнеющие и закатывающиеся перед смертью разноцветные глаза, так издевательски похожие на его собственные.

Единственное, что было в них похожего.

Какая досада, что убить его нельзя. И совесть тут совершенно ни при чем. Не может быть причем то, чего в их роду никогда и ни у кого не было.

— Лучше иметь горб, интеллект и магию, чем смазливую рожу и пустой череп, дорогу-уша, — справившись с приступом ненависти, пропел Рене: максимально ласково и чарующе.

— Ай-ай, уродец огрызается!

— Поспал бы ты, красавец, месяц-другой, — еще ласковее пропел Ренар, оборачиваясь к Морису. — Не мешался бы под ногами, не лез куда не просят.

— Мечтай, — хмыкнул Морис, но на всякий случай выставил зеркальный щит.

Слабенький, совсем слабенький. Пробить такой — раз плюнуть. Было бы. Если бы у самого Рене оставалось сил чуть более капли.

Потратился. Подчистую. Увы — без толку. Не повезло ему сегодня.

— И вообще. Я тебе нужен, так что не посмеешь, — окончательно обнаглел ублюдочный красавчик.

— А ты проверь, — предложил Рене. — Давай, спровоцируй меня.

— Ну что ты, разве ж я обижу бедненького, убогого калеку. Я же не Фифочка. Кстати, что ж ты ее не проклял, грозный ты наш?

— Это было бы не по-родственному... ох, твою ж мать... — Рене застонал от наслаждения, смешанного с изрядной долей боли: не может быть ничего лучше, чем наконец-то уложить больную спину на горизонтальную поверхность. — Твоя невеста, ты и проклинай.

— Моя невеста — Ольга. Фифа — твоя, несчастный мученик. Выпей уже свою отраву, достал страдать. — Морис недовольно передернул лопатками, словно это его горб тянул, ныл и болел.

Ренар лишь ухмыльнулся. Он бы не отказался выпить зелье прямо сейчас, но вот досада, чаще одного раза в сутки нельзя. А если не принять перед сном — демона с два он уснет.

— Раз достал — так помоги, облегчи страдания несчастного страдальца, трепло ты собачье.

Выругавшись под нос, Морис поднялся, подошел к кровати Рене и ворчливо потребовал:

— Раздевайся и переворачивайся, убогий.

— О, не может быть, сам Прекраснейший снизошел!

— Заткнись и действуй, пока я не передумал.

Ренар снова хмыкнул, но больше дразнить Мориса не стал. С него, гада, станется и впрямь передумать. Из чистой незамутненной вредности.

Следующие несколько минут Рене блаженно стонал в подушку. Под умелыми руками Мориса перекрученные узлы мышц расслаблялись, комки боли таяли, и по всему телу разбегалась блаженная нега.

Но Ренар не был бы самим собой, если бы позволил себе расслабиться и забыть о деле дольше, чем на десять минут.

— Признайся, ты же не всерьез задумал жениться на Волковой, — пробормотал он непослушно-расслабленными губами. Открыть глаза пока не получилось. — Ты же ее ненавидишь.

— Очень даже всерьез. И с чего ты взял, что я ее ненавижу?

— С того, что Волкова прокляла нашу семью. Из-за этих некросов мы...

— Ты, Рене. Не мы, а ты.

— А ты внезапно стал другого рода, малыш?

— А мне она ничего плохого не сделала. И тебе, кстати, тоже. Проклинала-то ее прапрабабка.

— Она — Волкова, и этого достаточно.

— Вот и я думаю, а вдруг этого достаточно, а? Она влюбится в меня, родит здоровых крепких детишек...

— Из которых только один будет с нормальным даром, и тот — урод...

— Уродов родит Фифа, и не мне, а тебе. Если ты вообще способен размножаться.

Ренар снова зарычал, дернулся под руками Мориса — и, спихнув его с кровати, сел.

— Ну ты и козел, младший!

— От хромого придурка слышу. Укройся, а то простудишься. Зря я, что ли, старался.

— Ты зря стараешься с Ольгой, — уже намного спокойнее парировал Рене, натягивая одеяло на приятно горячие и подвижные плечи. — Она не такая, как Фифа, и не упадет тебе в руки. Ты переоцениваешь свои способности к искушению и соблазнению.

— Не-а. Если тебе это никогда не удавалось, не значит, что не удастся мне. Я получу и Ольгу, и документы ее прабабки, и драгоценное наследство Волковых. Дух Мортале, чем плохо, а? Да ради такого я бы даже на Фифе женился.

— Ты как ребенок, Морис. Мелкий, капризный, избалованный ребенок. У нас с тобой совершенно другая цель!

— Пфе! Говори за себя. Тебе нужны архивы — вот ты их и ищи. А мне хватит влюбленной красавицы-жены и Духа Мортале в приданое. Ну, не считая княжеского титула, земель и золотишка.

Ренар на миг прикрыл глаза. Немыслимо хотелось врезать по самодовольной смазливой роже. Так, что кулаки чесались. Но толку-то! Морис никогда не думал ни о чем, кроме собственного комфорта. Для него слова «долг» и «ответственность» — пустой звук. Он не понимает, что один из древнейших, сильнейших и темнейших артефактов должен приносить пользу не одному эгоистичному придурку, а всей Франкии. Всему миру! Но где Морис, а где разум?!

— Ладно, раз ты считаешь, что с помощью Ольги получишь Дух Мортале, кто я такой, чтобы мешать тебе развлекаться. Только не заиграйся, младший. Ты не первый, кто пытается решить головоломку из завещания Матильды Волковой, так хоть не сломай на этом свою дурную голову. Кстати, не факт, что наследство на самом деле есть. Она вполне могла положить Дух Мортале в фундамент своей ненаглядной Академии, а все ее намеки — чистой воды издевательство над... сам знаешь кем.

— Пфе! Умный у нас ты, вот ты голову и ломай. Если не лень. А я предпочитаю общество прелестных дам. И знаешь что, уродец? Я обещал Ольге безопасность, и она будет в безопасности. Ты меня понял.

— Ты на что-то намекаешь? — набычился Рене.

— Ну что ты, как можно. Покушение было идеальным, никаких следов, ни одной улики. И если бы я не оказался в нужном месте в нужное время, княжна Волкова-Мортале сломала бы шею. Кое-кто был бы очень рад, правда, братец?

— Не сомневаюсь в этом. Так что же ты не поделился подозрениями с Фурией? Или с самой Ольгой?

— Репутацию берегу. Семейную. Все же ты мне родня как-никак.

— Правильно бережешь, младший. Потому что высказывать вслух эту чушь — значит не оставить ни у кого сомнений в твоем клиническом идиотизме. Бытовая магия эпической мощи, где-то на уровне доктора Курта — и первокурсники. Смешно.

— Может и смешно. А может и не очень.

— Самый простой и очевидный вариант — далеко не всегда самый верный. И мне жаль, что ты не способен подумать хотя бы на два хода вперед. В отличие от того, кто устроил все это безобразие.