Ритуал для призыва профессора (СИ) - Лунёва Мария

Но все это померкло, когда я подняла голову. На мгновение я лишилась дара речи, замерев как дитё, узревшее истинное чудо. Там на приличной высоте слегка покачивалась умопомрачительных размеров люстра, сияющая, кажется, сотней огоньков. Будто кто-то перевернул золотую ель и украсил ее иголки тысячами светлячков. При этом чудные красные, желтые, оранжевые огни постоянно перемещались, перескакивая с одной "ветки" люстры на другую.

И все это выглядело так… сказочно и нереально, что я замерла с поднятой головой. Сил оторваться от этого дива дивного не было.

— Ирина, что-то не так? — немного взволновано спросил Хаул.

— Не мешай мне наслаждаться магией, — отмахнулась я от него, продолжая, как ребенок, глазеть на чудо.

— И это магия?! — мужчина даже как-то хмыкнул снисходительно. — Халтура мага средней руки. На всем экономили.

Мой внутренний ребенок возмутился.

— Это очень красиво, Хаул, не наговаривай. На такое вообще можно смотреть весь день, не отрываясь, — проворчала я.

Храмовник тихо засмеялся.

— Думаю, тогда и остальные элементы отделки тебе понравятся, — Хаул легонько приобнял меня за плечи и развернул в сторону винтажной круговой лестницы.

— Ух, ты, — не удержала я восторга, — как во дворцах!

— Нравится? — мы подошли ближе и начали подниматься. — А теперь взгляни на картины.

Заинтригованная, я подалась вперед и буквально прикипела взглядом в ближайший холст. Ничего особенного. Простой незамысловатый пейзаж: море, чайки в небе, суденышко какое-то.

Простая картина… и вдруг!

Я четко ощутила солоноватый запах моря, услышала шум волн и крики птиц. Невольно подалась вперед и встала вплотную к "живому" пейзажу. Чувства стали ярче: я слышала ветер, облизнув губу — ощутила горечь соли.

Фантастически! Невероятно! Сказочно!

— Ну, так, — ДартФао стоял все это время за моей спиной и следил за реакцией.

— Восхитительно, — прошептала я. — Хочу такую в свою комнату. И море, и горы и все хочу. Они наверняка дорогие. Где можно такую приобрести, Хаул? Это что-то нереальное!

Я с нежностью пригладила раму. А потом с интересом посмотрела на другие работы магически одаренных художников. Дети увлеченные странной игрой, чем-то напоминающую наши "фантики". Всмотревшись в изображение, услышала детский смех и споры, лай собаки, которую и не разглядела поначалу за мусорным баком. А еще запах нечистот. Словно на мусорке или свалке какой были дети. Трущобы?! Да, наверное, так и есть.

— Как такое возможно?! — пораженно выдохнула я.

— Все эти работы, Ирина, детей простых деревенских и городских крестьян. Их легко купить за гроши на любом городском базарчике. Идея их разместить здесь принадлежала Эя Аалу. Расчет был очень прост: эти картины чудесны, каждый невольно остановится и спросит об авторе. И несказанно удивится, что писал эти, не побоюсь этого слова, шедевры не аристократ, а сын рыбака, например, — Хаул указал рукой на картину изображающую море.

Я невольно улыбнулась, поняв, что так тонко прочувствовать красоту морского побережья, его вкус и запахи, может только тот, кто влюблен в него. Сын рыбака. Да!

— Нельзя занижать такой талант только потому, что родители положением в обществе прихвастнуть не могут? — выдохнула я. — Эти картины не могут стоить гроши. Они бесценны, уникальны. В них душа.

— Да, нельзя, — согласился со мной жнец. — У нас магическая академия и помимо целителей, стихийников и некромантов, здесь планируется обучать и художников. А может и лицедеев, и певцов. Всех, кто отмечен магией. До настоящего времени этим не занимался никто.

Я, наконец, оторвала свой взгляд от картины с детьми и внимательно посмотрела на некроманта.

— А как же театры, оперы? — уточнила я.

Он зло улыбнулся, какая-то ненависть скользнула в его взгляде.

— Только аристократы и для аристократов! Забавы богатеньких детей. И все это крайне безвкусно и напыщенно. Ярмарочные представления, где поют и разыгрывают шуточные сценки дети торговцев, в разы красочнее и захватывающее.

— Вот бы увидеть, — размечталась я.

— Увидишь, я свожу тебя в город, — услышала я он него.

— Это обещание? — быстро поймала я жнеца на слове.

— Это приглашение, Ирина, — он как-то странно на меня посмотрел, словно выжидая чего-то. Может за реакцией следил. А вообще непонятный он порою. Словно две личности в нем: простой человек и храмовник.

— Я с радостью его принимаю, — пролепетала я. Как бы там ни было, этот мужчина с каждой минутой нравился мне все больше и больше. Но я все не могла понять, сколько ему лет. Загадка! Вроде лицом юн, ровесник мой, а может и младше, а говорит, как человек многое повидавший и не один день поживший.

— Хаул, — окликнула я храмовника, что, уже поднявшись на три ступени, рассматривал еще один пейзаж, — сколько тебе лет?

— Потом, — он не оборачиваясь, криво как-то даже проказливо улыбнулся. — Я отвечу на этот вопрос тебе потом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Когда? — уточнила я

— Когда сочту нужным, Ирина, — чуть строже произнес он. — Когда это не будет иметь для тебя никакого значения. Позже.

Я поморщилась. Странная у него все-таки манера вести разговор. Вот вроде обходительный внимательный мужчина перед тобой, мгновение, и он словно забывается, показывая довольно властный нрав.

— Профессор Холодова, Ирина, ну где же вы? — снова знакомый голос и опять откуда-то сверху. Подняв голову, узрела перегнувшегося через перила ректора Фигра. Невысокий узкоглазый мужчина улыбался открыто, растягивая губы чуть ли не до ушей.

— Студент ДартФао показывал мне картины, ректор, — попыталась оправдаться я.

— А, это да! Возле них все останавливаются и замирают на пару минут. Мне стоило догадаться, что вас так задержало, — ректор исчез из виду. А через секунду я услышала, как кто-то быстро спускается к нам по лестнице. — Моя любимая вот эта, — появившийся рядом с нами Фигр ткнул длинным худым пальцем в одну из картин, висевшую чуть выше меня. — В одно время я даже утащил ее к себе в кабинет, но слишком быстро понял, что скрывать ее от чужих глаз нельзя. Оцените ее, Ирина, думаю, вы не останетесь равнодушной.

Пожав плечами, я поднялась на пару ступеней и остановилась у полотна. Вроде ничего не обычного: пустой дом, грязь по углам, обшарпанные серые стены, развалившаяся каменная печь, зола, рассыпанная на полу, и сшитая явно неумелыми руками игрушка, отдаленно напоминающая зайца.

Придвинувшись ближе, я всматривалась в детали, как вдруг услышала надрывный детский плач, срывающийся на вой. Слух резанул звук розги и яростный визжащий крик женщины. Снова звук удара, просто душераздирающий безумный крик совсем маленького мальчика.

Пошатнувшись, я оступилась на лесенке и попала в крепкие объятья Хаула. На моих глазах проступили слезы. От волнения все внутри дрожало.

— Что это было? — хрипло севшим от нахлынувших эмоций голосом спросила я.

— Картина называется "Графиня изгоняет дар жнеца из сына кухарки", — тихо ответит ректор. — Это напоминание всем нам о том, зачем мы всем этим занимаемся. — Ректор обвел рукой пространство, намекая, видимо, на саму академию.

— Не понимаю, — честно призналась я.

— Это первопричина, Ирина. Крик о том, что наше общество нуждается в переменах, — пояснил Хаул.

Кивнув, я еще раз посмотрела на опустевший дом, растресканные рамы и кролика. Именно эта грязная игрушка приковывала к себе внимание. От ее вида мурашки по коже бежали, на душе становилось холодно и тоскливо.

— Но почему это нарисовано так? — шепнула я.

— Потому что мальчик умер, — негромко произнес Хаул. — Дом опустел, огонь в печи погас и игрушкой больше некому играть. Родители ребенка перебрались в другую деревеньку, а девочка, что стала свидетелем расправы над своим другом, нарисовала это и хранила у себя много лет. Она аристократка и боялась даже признаться, что водила дружбу с поваренком. Но боль осталась, и жила в ней долгие годы. Она и сейчас здесь, в этой картине. А когда женщина узнала, что кто-то подал идею об открытии специальных школ и академий для магов из низших слоев, то поддержала эту идею и принесла этот холст нам, попросив показать всем. Рассказать каждому о том ужасе, что она пережила ребенком. Поведать о ее боли. Она поделилась ею со всеми. Кому-то покажется это странным и даже ненормальным. Но эта картина будет висеть здесь, и ужасать каждого, кто в нее решит всмотреться.