Сергей Абрамов - ТРЕБУЕТСЯ ЧУДО. Сказки большого города
— Помилуйте, какая ж деревня? Это целый город! Там даже проблемы телефонов нет.
Оцените ход! Никаких прямых вопросов: мол, не дадите ли номерочек?.. Если умная — поймет.
Незнакомка была девочкой умной.
— Была проблема. Теперь снята. Можно звонить в любое время.
Поняли? В любое время. Но про номер опять-таки — рано. Сам в руки упадет. Как яблоко.
— Государства помогло?
— Папа помог.
Ага, папа есть. И мама, наверно, тоже, но на это Истомину наплевать.
— Папе нужен был телефон?
— Что вы хотите — родители! Они должны ежедневно проверять единственную дочку хотя бы по телефону.
Ах ты черт! Никак к мужу не подобраться… Есть он у нее или нет?
— Их можно понять: одна, невесть где в Свиблове…
— А вы думали! Я, когда вечером дома, дверь на цепочку — щелк! Страшно одной…
Теперь понятно: не замужем. Не слабо устроились нынешние студентки: отдельная квартира, телефон, цепочка на двери… А то, что «страшно одной», не слишком тонкий намек на желание быть вдвоем.
И еще отметим: Истомин пока даже имени не спросил — не то что номер телефона. И это тоже было частью испытанной тактики, а она никогда его не подводила.
Вот вам и Незнакомка?.. Великий Блок потому был великим, что умел идеализировать женщину, видеть в ней «глухие тайны» и верить, что «ключ поручен» только избранному. Вздор!
Истомин, как вор в законе, обладал универсальной отмычкой, подходящей к любым глухим тайнам.
И вдруг — тоже странность, продолжающая череду загадок нынешнего дня! — Истомин будто выпал из реального мира. Нет, он по-прежнему сидел за ресторанным столом, по-прежнему потягивал фирменный напиток, по-прежнему смотрел, как мило вкушает грибки знакомая Незнакомка, но он же, никому не видимый, наблюдал за собой со стороны, откуда-то сверху, может быть, с люстры. И что же он, невидимый, видел?.. Средних лет седоватого, длинногривого, потертого жизнью светского льва, этакого дрессированного умного левушку, знающего, когда нужно выдать рык, когда оскалиться, а когда прыгнуть на тумбу и встать на «оф», то бишь на задние лапы. Он видел миленькую и в меру глупенькую девушку, счастливую тем, что снимается в настоящем фильме, что случай свел ее за один стол с настоящим писателем, что — а, вдруг, а вдруг? — получится у нее настоящий роман, как у настоящих больших актрис. Он видел мамаш-официанток, ехидно наблюдающих за процессом охмурения младенцев и уже высчитавших про себя, когда младенцы окончательно охмурятся.
И страшно стало Истомину — тому, который со стороны.
И тогда он быстро-быстро сиганул вниз, влез в шкуру того, который сидел за столом, и уже один — общий! — Истомин резко обернулся, даже не слыша, что ему говорила Незнакомка, и крикнул официантке:
— Можно вас?
Та немедленно подошла.
— Горячее нести?
— Не надо, — сказал Истомин. — Сколько с нас?
— Вам вместе считать?
— Разумеется.
— Ой, что вы, я так не могу, — запротестовала Незнакомка, но довольно слабо запротестовала, потому что жест Истомина, по ее мнению, логично укладывался в процесс.
— Зато я могу, — усмехнулся Истомин.
— Семнадцать двадцать, — ловко подбила итог официантка.
Соврала, конечно, но не спорить же с ней! Истомин протянул ей две красненьких.
— Спасибо, сдачи не надо. И принесите девушке кофе. — Встал, улыбнулся Незнакомке: — Желаю вам счастья.
— Вы уходите? — растерянно и совсем не по сценарию спросила она.
— Мне пора. Еще раз счастливо.
И пошел, пошел, пошел. Не оглянулся.
«Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». В. Шекспир, «Гамлет», акт первый, сцена пятая.
Это был не Истомин, во всяком случае, не тот Истомин, которого автор отлично знает. Тот бы случая не упустил, тот Истомин по своей природе — охотник, и охотничий сезон для него не прекращается ни на миг. А этот?.. Аскет, женоненавистник, мрачный мизантроп?.. И к тому же Незнакомку расстроил, нарушил ее маленькие, но славные планы…
Отъехал метров триста от заведения г-на Р. Крейцера и обнаружил индустриальный сюрприз: на проезжей части улицы спорые дорожники перекладывали асфальт. Дребезжал асфальтоукладчик, тарахтели катки, пара «МАЗов» с горячей смесью ревела на холостых оборотах. Белая стрелка в синем круге гнала Истомина в объезд, в смутную путаницу ростовских переулков, и он немедленно ринулся туда, не думая о возможных последствиях. Раз повернул, два повернул и три повернул, и вот они, последствия: похоже, он заблудился.
Узкая улочка упиралась в многоэтажный дом, посреди которого виднелась темная арка-туннель. Тут бы Истомину развернуться, отъехать на исходную позицию, начать путь сначала, а он, опрометчивый вояжер, почему-то направил колеса в эту арку, что-то его манило туда, влекло, зазывало. Подчинившись неведомой силе, Истомин очутился в большом дворе — с зелеными лавочками, с желтыми песочницами, с пестрыми газонами, отгороженными от мира невысокими деревянными заборчиками. Двор был пуст, лишь посреди газона, в песочнице, хулиганского вида малолетка, уверенно балансируя на одной конечности, другой подбрасывал некий предмет и ловко подбивал его внутренней стороной стопы, считая вслух:
— Семнадцать… восемнадцать… девятнадцать… Истомин отлично знал, что это за предмет: он назывался зоска и являл собой плоскую и тяжелую свинчатку, обшитую кожей, мехом или сукном. В далеком и туманном детстве Истомин слыл чемпионом двора по отбиванию зоски, мог не ронять ее до тех пор, пока не уставала опорная нога. Хорошая была игра, интеллектуальная.
Судя по небольшому счету, малолетка только начал очередную серию. Он стоял спиной к Истомину — худенький, чуть ссутулившийся, в широкой выцветшей ковбоечке, в ветхозаветных сатиновых шароварах, в донельзя замызганных кедах — и сосредоточенно повышал свое спортивное мастерство.
— Тридцать четыре… — частил малолетка, — тридцать пять… тридцать шесть…
Истомин вылез из машины, не заглушив двигатель, стоял наблюдал. Кого-то ему напоминал парнишка, кого-то до боли знакомого. Кого?.. Муки памяти следовало утишить.
— Эй! — крикнул Истомин.
Парнишка вздрогнул от неожиданности и уронил зоску. Первым делом подобрал ее — еще бы, ценность-то какая! — и только тогда обернулся.
— Чего? — невежливо спросил он.
Светлые, не поддающиеся расческе волосы, выцветшие голубые глаза, нос-картофелинка, усеянный веснушками… В старом семейном альбоме Истомина имелась черно-белая фотография: он, десятилетний, стоит, полуобернувшись, в песочнице и сердито смотрит в объектив дешевенького «Любителя». Отец тогда окликнул его нежданно, оторвал от игры…
