Ками Гарсиа - Прекрасная тьма
Внизу страницы был список.
что я помню
мать
Итан
Мэйкон
Хантинг
огонь
ветер
дождь
склеп
я сама не своя
я, готовая убить
два тела
дождь
Книга
кольцо
амулет Аммы
луна
Лена выхватила блокнот у меня из рук. На странице было ещё несколько строк, но мне так и не суждено было их прочесть.
— Хватит!
Я взглянул на неё:
— Что это было?
— Ничего, это личное. Ты не должен был суметь это увидеть.
— Тогда почему же сумел?
— Я, должно быть, неверно исполнила заклинание Verbum Celatum. Невидимое Слово, — Лена с тревогой посмотрела на меня, её взгляд смягчился. — Неважно. Я старалась запомнить ту ночь. Ночь, когда Мэйкон… исчез.
— Умер, Ли. Ночь, когда Мэйкон умер.
— Я знаю, что он умер! Разумеется, умер. Просто я не хочу об этом говорить.
— Я знаю, ты наверняка подавлена. Это нормально.
— Что?
— Это следующая стадия.
Ленины глаза вспыхнули.
— Я знаю, твоя мама умерла и мой дядя умер. Но у меня свои собственные стадии скорби! И это не мой дневник настроения! Я не твой папа, и я не ты, Итан! Мы не так похожи, как ты думаешь.
Мы смотрели друг на друга так, как не смотрели уже долгое время, а может быть, и никогда. Это был неподдающийся описанию момент. Я понял, что мы говорим вслух с тех пор, как я пришёл, ни слова не произнеся при помощи келтинга. Впервые я не знал, о чём думает Лена, и было совершенно ясно, что и она понятия не имеет, что чувствую я.
Но затем она поняла. Лена протянула руки и обняла меня, потому что, впервые, я плакал, а не она.
***
Когда я вернулся домой, свет везде был погашен, но я всё же не зашёл в дом. Я сел на крыльцо и стал наблюдать за светлячками, мерцающими в темноте. Мне не хотелось никого видеть. Хотелось подумать, и у меня было ощущение, что Лена не станет подслушивать. Есть что-то в сидении в одиночестве в темноте, напоминающей тебе о том, как велик на самом деле мир, и как далеко мы все друг от друга. Звёзды кажутся такими близкими, будто ты можешь дотянуться и коснуться их. Но ты не можешь. Иногда вещи кажутся гораздо ближе, чем есть на самом деле.
Я так долго смотрел во тьму, что, кажется, уловил какое-то движение у старого дуба на нашем переднем дворе. На мгновение мой пульс участился. Большинство людей в Гатлине даже не запирали двери, но я знал, что было множество вещей, которые могли проникнуть за засов. Я заметил, как воздух снова шелохнулся, почти неуловимо, словно волна тёплого воздуха. Я понял, что это не было нечто, пытающееся вторгнуться в мой дом. Это был кое-кто, сбежавший из другого дома.
Люсиль, кошка Сестёр. Я мог видеть её синие глаза, сверкающие в темноте, когда она подкрадывалась к крыльцу.
— Я всем говорил, что рано или поздно ты найдёшь обратный путь домой. Только ты нашла не тот дом, — Люсиль склонила голову набок. — Знаешь, после этого Сёстры никогда больше не отпустят тебя с верёвки для белья.
Люсиль посмотрела на меня так, словно прекрасно всё понимала. Будто знала о последствиях, когда сбегала, но, по какой-то причине, всё равно это сделала. Передо мной вспыхнул светлячок, и Люсиль спрыгнула с порога.
Он взлетал всё выше, но эта глупая кошка продолжала его преследовать. Казалось, она не понимает, как далеко он на самом деле. Как звёзды. Как множество других вещей.
Глава седьмая
Двенадцатое июня. Девушка из моих снов
Темнота.
Я ничего не видел, но чувствовал, как остатки воздуха покидают мои легкие. Я не мог дышать. Все было в дыму, и я, кашляя, начал задыхаться.
Итан!
Я слышал ее голос, но звучал он очень далеко.
Воздух вокруг меня был горячим. Пахло пеплом и смертью.
Итан, нет!
Я увидел блеск клинка над моей головой, и услышал зловещий смех. Сарафина. Но ее лица я не видел.
Как только нож вонзился в мой живот, я понял, где нахожусь.
Я был в Гринбрайере, на самом верху склепа, и был при смерти.
Я попытался закричать, но не смог произнести ни звука. Сарафина запрокинула голову и засмеялась, сжимая обеими руками воткнутый мне в живот нож. Я умирал, а она смеялась. Кровь текла отовсюду: из ушей, носа, рта. У крови был отдаленный привкус соли и железа.
Мои легкие казались мне двумя тяжелыми мешками цемента. Когда кровь прилила к ушам, и ее голос унесся вдаль, меня стало переполнять такое уже знакомое чувство потери. Зелень и золото. Лимоны и розмарин. Я почувствовал этот аромат сквозь запах крови, дыма и пепла. Лена.
Я всегда думал, что не смогу без нее жить. А теперь вот и не придется.
***
— Итан Уэйт! Почему я до сих пор не слышу, как в ванной течет вода?
В холодном поту я подскочил на кровати. Сунув руку под футболку, я провел по животу. Крови не было, но я чувствовал режущую боль там, куда вошло лезвие во сне. Я задрал футболку и уставился на рваную розовую линию. Шрам красовался внизу живота и походил на колотое ранение. Он появился из ниоткуда — ранение из сна.
Только вот шрам был наяву и болел по-настоящему. Я не видел ни одного подобного сна со дня рождения Лены и не имел ни малейшего понятия, почему они вернулись теперь, еще и в таком виде. Я привык просыпаться в грязи на собственной постели или с остатками дыма в легких, но я впервые проснулся с болью. Я попытался стряхнуть с себя это ощущение, твердя себе, что это всего лишь сон. Но живот болел. Я уставился в окно, жалея, что Мэйкона нет рядом, чтобы украсть последнюю часть моего сна. Честно говоря, у меня было много причин жалеть, что его нет.
Я закрыл глаза, пытаясь сконцентрироваться и увидеть, была ли рядом Лена. Хотя я уже знал заранее, что ее не будет. Я чувствовал, как она словно отталкивает меня, что в последнее время происходило почти постоянно. Амма снова закричала снизу:
— Если ты намерен опоздать на свой последний экзамен, то сидеть тебе в твоей комнате на одних кукурузных хлопьях все лето! Я тебе это гарантирую!
Пышка Люсиль смотрела на меня, лежа в ногах кровати, что стало входить у нее в привычку. После того как Люсиль объявилась у нашего порога, я отнес ее обратно тётушке Мерси, но на следующий день она снова сидела на крыльце.
После этого тётя Прю убедила своих сестер, что Люсиль — дезертир, и кошка переехала к нам. Я был удивлен, когда Амма пустила кошку в дом, но на то у нее были свои причины:
