Анна Сокол - Призраки не умеют лгать
Я закричала. Попыталась. На самом деле рот открылся и из него вышли сиплые шуршащие звуки. Отпрыгнула за порог и хлопнула дверью. Он успел выставить ногу, створка отскочила в обратную сторону. Бежать, быстрее. Ноги двигались медленно, разумом я уже заперла входную дверь, поставив заслон между мной и псионником, а тело ещё делало первый рывок. Он был не в форме, я в панике. Не вписавшись в поворот коридора, я налетела на детский велосипед, опрокинула, упала сама, стукнувшись коленями. Но сейчас это не имело значения. Успела вскочить, и тут он меня догнал, схватил за волосы и дёрнул назад, на себя. Не рассчитал. Мы оба грохнулись в коридор. Он снизу, я сверху. Разница в том, что в руках у него был нож.
Лезвие вошло мне в предплечье и вышло под ключицей, противно царапнув кость. Вот теперь я закричала. Звук рождался, в горячей пульсирующей воронке раны. Я не знаю, с чем сравнить, моей самой сильной травмой были расцарапанные коленки да вывихнутые лодыжки. Я и не представляла, как боюсь боли. Звук превратился в жалобный скулёж.
Мужчина шевельнулся и спихнул меня с себя на бок. Рукоять стукнула об пол, посылая новый сгусток пламени в плечо. Я захлебнулась криком, горло отказывалось воспроизводить то, что от него требовали. Поднимаясь, псионник снова забубнил, но я не разобрала ни слова.
Он встал на колени и опустил руку мне на шею. Потом вторую. И надавил.
Весь мир сосредоточился на чужом, отстранённом лице и этих сильных руках, не дающих сделать ни вдоха. Даже боль, вгрызающаяся в тело, отошла на второй план.
Я вцепилась в него здоровой рукой, пытаясь ослабить хватку, оттолкнуть. Задействовала бы и раненую, но та не шевелилась. Специалист был порядком измотан и ненамного крупнее меня, но все равно сильнее.
Когда лицо мужчины стало расплываться, растворяться во внезапно сгустившейся темноте, раздался звон, а может, это уже в ушах зазвенело, и хватка ослабла. Воздух тоненькой живительной струйкой стал поступать в лёгкие. Я сипела, пытаясь вдохнуть как можно больше.
— Ш-ш-ш, — раздалось над ухом, и что-то холодное коснулось щеки, — Врачи сейчас будут.
Я сморгнула набежавшие слезы. Рядом сидела Варисса, между мной и мужчиной, и протирала лицо холодной влажной тряпкой.
— Не шевелись. Я скорую вызвала, и имперский корпус. Ишь до чего дошли, средь бела дня девчонок резать начали. У, ублюдок, — зло выругалась она, ногой пнула лежащего мужчину.
Весь его плащ был обсыпан мелким зелёным крошевом. В таких бутылках продают самый дешёвый портвейн, Сема их просто коллекционирует. Собрал столько, что в комнате уже не помещаются. Вот и выставляет потихоньку в коридор возле своей двери.
— Он псионник, — прошептала я, чувствуя, как боль снова начинает завладевать телом и сознанием.
— И что? — бабка была непоколебима, — Значит ему все можно, да?
Коммуналка быстро наполнилась людьми — врачи, люди в погонах и, по-моему, ещё кто-то. Стало шумно. Бабку куда-то увели в сопровождении конвоя. Судя по голосу, клятвенно обещавшему показать служивым, как надо работать, Варисса осталась довольна.
Мной занялись врачи. Укола я не почувствовала. Боль затихла, и стало хорошо. Дурацкий скулёж, ввинчивающийся в голову, исчез, оказалось, хныкала я. Все вокруг плыло и шаталось, создалось впечатление, что лежишь на волнах. Люди в белом то и дело склонялись к лицу и постоянно говорили смешными непонятными словами. Что-то о кровопотере, кубиках, давлении. Все стало отрывочным. Грязно-серый потолок, с выпуклыми уродливыми сварными швами. Длинные коридоры с неровным полом. Много белого слепящего цвета и короткая острая боль, пробившаяся даже сквозь болеутоляющее.
Нож вытащили. Но наутро было такое ощущение, будто врачи, долго не думая, зашили рану вместе с лезвием. Горло было в относительном порядке — лёгкая хрипота, больно глотать и жуткий синяк на шее. Вот, собственно, и все. Легко отделалась.
Звонила бабушка. Добрые люди ей сообщили о случившемся. Вызвалась приехать, но я отговорила её же словами, в том смысле, что толку от жалости и переживаний не будет.
Волнуясь за Вариссу, я ждала прихода следователей корпуса. Но пришли совсем другие люди. Вернее, пришёл. А я думала, мы попрощались навсегда.
Демон. Как всегда небрежно одетый, светлые волосы растрёпаны, то ли от ветра, то ли причесаться забыл. Отросшая щетина отливала рыжиной, серые глаза запали. Очередная ночь без сна?
Псионник пододвинул стул и сел, также, не отрывая от меня взгляда.
— Как ты?
— Нормально, — я хотела пожать плечами, но тугая повязка не позволила, — А как ваш… твой сотрудник?
Он запрокинул голову, и потёр лицо ладонями. Что это — жест усталого человека, или…? Видимо, догадка отразилась на моем лице, потому что мужчина вдруг усмехнулся.
— Переживаешь за него? Не стоит. С ним все в порядке. Сейчас спит. В соседней палате.
Я испуганно посмотрела на стены, пытаясь угадать за какой из них.
— Под охраной, — правильно истолковал мой страх Дмитрий.
Почему он, а не я? — хотелось спросить мне, но были вопросы и поважнее.
— Варисса в тюрьме? Что она ему сделала?
— Отоварила бутылкой по голове. В результате сотрясение мозга. Несильное. Хуже то, что Гош физически и эмоционально истощён. Не знаешь, с чего бы ему на тебя нападать?
— Нет. Варю отпустили? — снова спросила я, а он снова не ответил.
— Он что-нибудь говорил?
— Да, что-то насчёт того, что я должна умереть.
— А..
— Демон, — перебила я, — Что с Вариссой? Ответь. Пожалуйста.
— Есть два варианта, — мужчина поднялся и отошёл к окну, теперь мне был виден только профиль, — Первый: делаем все по правилам. Два уголовных дела, двое подсудимых.
— Она меня спасла!
— Пусть суд решает: оборона или превышение допустимых мер самозащиты.
— А второй? — я сглотнула, в горле пересохло от нехороших предчувствий.
— Я забираю дело под юрисдикцию службы контроля, и мы расходимся без взаимных претензий. Ты не заявляешь на моего сотрудника, а он на старуху. Объяснение инциденту я придумаю.
— Рука руку моет, — вырвалась у меня расхожая фраза.
Псионник обернулся, на лице читалась неприкрытая злость.
— Да. К тебе это тоже относится. Если б не Нирра….
В палате воцарилась тишина. В одноместной палате. А ведь он, в сущности, прав, многими вещами, воспринимающимися как само собой разумеющееся, я обязана не собственным заслугам, а авторитету семьи. Разница лишь в степени злоупотребления. Стала бы Нирра так же прикрывать меня, если бы я всё-таки кого-нибудь убила? Хочется верить, что да.
Дверь открылась без стука и в комнату вошла девушка. Та самая, псионник, работавшая над моим делом. Я открыла рот, что бы поздороваться, но слова застряли где-то на пол дороге. Дежавю. Я такое уже видела. Измождённое лицо, спокойный взгляд и подёргивание головой. Одно отличие — в руках шприц, а не нож.
