Наречённая из-за грани, или Попаданка в придачу (СИ) - Гэлбрэйт Серина
Надо, наверное, объяснить, что за сочетаемого его приняла Алишан, а на меня озарений, что вот это вот ОН, не снисходит, бабочки нигде не порхают, сердце бьётся в обычном ритме и приступов внезапного сексуального желания не наблюдается. Пусть успокоится и живёт себе дальше.
Где-нибудь отдельно от меня.
– Вся жизнь избранного меняется в одночасье и возврата к прежней нет. Больше он не принадлежит себе, он более несвободен, но становится зависим от доброй воли адары, – с патетичным надрывом вещал Филипп.
– А когда замужняя женщина становится несвободной и зависимой от воли супруга, то всё норм, да? – не удержалась я. – Бабье дело маленькое, рожать и терпеть, так? Но ежели подобная оказия с мужиком приключится, то всё, сразу вой на болотах, ущемили бедненького, злые фем… женщины его притесняют.
Над ухом что-то тренькнуло.
Раз-другой, будто кто-то неумело пощипывал струнный инструмент.
– Пред брачным алтарём женщина даёт клятву подчиняться и покоряться мужу, но муж жене подобного не обещает. В сочетании же мужчина независимо от его воли становится подчинённым адаре, должным принимать… то, что принимают сочетаемые, – Филипп неопределённо взмахнул рукой, будучи, вероятно, и сам не в курсе, что конкретно входит в этот загадочный процесс. – Пред брачным алтарём мужчина берёт в жёны одну женщину, сочетаемый у адары может быть не один.
На краю поля зрения вспыхнуло белое пятно.
Блик от ламп?
Наверное.
Свечей в гостиных я не заметила, освещались комнаты люстрами, дорогими, разукрашенными и помпезными. Работали ли они от электрической сети или освещение обеспечивал магический источник, выяснить пока не удалось, но хоть открытое пламя не чадило и то ладно.
– О-о, многомужество – это страшно дело, – сыронизировала я и выпрямилась. Сидеть в корсете в такой позе оказалось куда неприятнее и неудобнее, чем я предполагала.
– Каково благородному мужчине делить свою женщину с другими? – не унимался Филипп. – Адара никогда не будет принадлежать ему полностью, не станет достойной супругой ни ему, ни другим сочетаемым. Она всегда будет ветром носиться по доменам, не способная ни усидеть дома, ни сохранить благочестие и тепло домашнего очага.
– То есть не будет целыми днями стоять у плиты, стирать мужнины носки и бесконечно наводить уют? – изобразила я наивное удивление. – Экая досада!
Затылок вдруг прострелило болью, и я рефлекторно наклонилась вперёд, зажмурилась. А когда открыла глаза, то мир вокруг расчертило множеством серебристых линий, столь ярких, режущих, что хотелось зажмуриться снова. Они пульсировали, изгибались, то сливались друг с другом, переплетались тесно, то делились надвое, разветвлялись огромной кроной дерева. Я подняла голову, убеждаясь, что трепещущая эта, беспокойная паутина действительно заполнила всё вокруг, поглотив людей, обстановку и стены гостиной.
– Адара Феодора? – прозвучал рядом обеспокоенный голос Филиппа. – С вами всё хорошо?
– Не знаю…
Белый с золотым шитьём кафтан Филиппа терялся за сиянием линий. Над ухом по-прежнему что-то настойчиво позвякивало, паутина, казалось, то приближалась к самому моему лицу, то отдалялась. Я вскинула руку, потянулась к первой попавшейся линии, пытаясь понять, настоящая ли она, или у меня глюки?
– Адара Феодора, что с вами? – расплывающееся лицо Филиппа выступило из сияющей сети, я смутно ощутила прикосновение к плечу.
– Фео!
Сбоку мелькнуло смазанное алое пятно, но мои пальцы уже дотронулись до пульсирующей линии, и она, будто живая, дрогнула, игриво пощекотала подушечки.
И я провалилась.
В никуда.
* * *
Ощущение падения в пустоту длилось недолго. Вот меня несёт куда-то в неизвестность и вот с размаху прикладывает обо что-то твёрдое, неровное и колючее. Вокруг темно, одуревшее сердце колотится у горла, дыхание перехватывает, а неудобная колючая поверхность подо мной шевелится и норовит зацепиться за платье. Я упёрлась в неё ладонями, передвинула ногу в поисках точки опоры, однако с непривычки запуталась в мешающихся юбках и, кажется, заехала коленом… по чему-то.
По кому-то.
Поверхность дёрнулась, прошипела нечто неразборчивое, но вряд ли мне льстящее.
– Ой, – смутилась я, с опозданием разглядев в потёмках белеющее пятно лица под собой. – Прости… те, я не хотела, чесслово…
– Несомненно, – процедил Филипп и, обхватив меня, передвинул подальше от потенциально опасной зоны.
Приподнявшись, я попыталась осмотреться. Похоже, мы в каком-то помещении – серый прямоугольник окна заметно выделялся среди черноты вокруг, – и гляделось оно просторным, лишённым обстановки. Тихо, холодно и ни намёка на запахи, дурманом заполнявшие гостиные в доме Майи.
– Что это? – спросила я почему-то шёпотом. – Где я… то есть мы?
– Полагаю, вам лучше знать, адара, куда вы нас перенесли.
– Перенесла?
– А что, по-вашему, вы сделали только что?
Так вот как эта телепортация работает!
Поддерживаемая Филиппом – не иначе как во избежание повторения инцидента с коленом, – я кое-как сползла с него и неэлегантно встала на четвереньки на полу, засыпанном мелким колючим сором. Впрочем, мужчине было не до моих интригующих поз. Убедившись, что наши тела больше не пребывают в столь близком, рискованном контакте, он отпустил меня, отодвинулся и лишь затем поднялся. Я села на пятки, потом утвердилась на своих слегка подрагивающих двоих.
– Быть может, поспешим обратно?
– Куда? – я наскоро ощупала себя, проверяя на отсутствие явных повреждений, зябко поёжилась.
Почему здесь такой дубак?
– В салон озелли Мелве, – судя по звукам, Филипп безуспешно пытался отряхнуть маркую белую ткань, хотя чёрт его знает, как он там смог что-либо углядеть. – Не представляю, куда вы нас перебросили…
– Я тоже.
– Что, простите?
– Я не знаю, как… где мы оказались. Я… никогда раньше не телепортировалась.
Всё-таки хорошо, что темно. Чую, взгляд Филиппа мне совсем не понравился бы.
– Вы адара, – напомнил Филипп тоном более ледяным, чем воздух вокруг. – И, смею предположить, вы уже не девица, только-только выпорхнувшая из стен классной комнаты.
– Вы поверите, если я скажу, что у меня недавно приключилась… небольшая амнезия?
– Что у вас приключилось?!
Внезапно дверь со скрипом распахнулась, впуская щиплющий, пробирающий до костей мороз. Собственно, именно в этот момент и стало ясно, где эта дверь есть.
Я обернулась, вскинула руку, закрываясь от ударившего по глазам яркого света, и попятилась.
– А-а, Феодора, – проскрежетал незнакомый женский голос. – Явилась-таки, и полного круга не минуло. И, гляжу, с новым мужиком. Ну, чего встали, как пугала в поле? Идёмте, пока не окоченели тут вусмерть.
Женщина повернулась и вышла, сопровождаемая ползущим за ней световым пятном. Подхватив юбки, я поспешила за женщиной. Как ни крути, блуждать невесть где и в потёмках удовольствие маленькое. Тем более женщина, похоже, Феодору знала и нечаянному визиту не сильно удивилась.
Я выскочила за дверь и провалилась в снег. Нет, от двери тянулась неширокая расчищенная дорожка, хорошо видная в свете фонаря в руке женщины, но лёгкие туфельки не предназначались для прогулок по сугробам и сразу увязли обоими каблуками.
– Чёрт побери!
– Не знаю, какого духа вы всё время упоминаете, но, пожалуй, соглашусь, – Филипп высунулся из-за моего плеча, оценивая погодные условия.
Заснеженная пустошь тянулась во все стороны, убегая в сумрачную даль. В чёрной выси сияли крупные звёзды, с краю сиротливо притулился тонкий серебряный серп луны. Вокруг никого и ничего, кроме приземистого одноэтажного дома с освещёнными окнами да непонятной сельскохозяйственной постройки, куда нас перенесло. То ли сарай, то ли амбар, то ли не знаю что, соединённый с домом изгибающейся дорожкой. Женщина успела дойти до середины и остановилась. Обернулась, махнула рукой, поторапливая неурочных гостей. Отвернулась и продолжила путь.
