Дом для Пенси (СИ) - Лерой Анна Hisuiiro

2-5

В холодном темном лесу внутренний компас оживает и подталкивает Пенси к дочери, но туда как раз нельзя, она поворачивается в противоположном направлении и тянет за собой руинницу. Какое-то время они идут молча. Удивительно, но спасенная не жалуется, двигает ногами, перелазит над поваленными деревьями и выполняет команды: послушно берет одежду охотников, аккуратно след в след идет за Пенси, тихо и размеренно дышит, когда нужно не шуметь. Крепкие существа, руинники, но даже у них есть предел. Когда руинница второй раз падает в снег, Пенси объявляет привал. Они прошли не так и много, как ей бы хотелось. Однако не имеет значения — сейчас остановиться или полчаса спустя: она все равно не знает, куда идти со спасенной дальше. Не к людям точно. Так что необходимо время подумать и решить.

— Дыши размеренно, не садись на землю, лучше выбрать дерево, чистый снег хорошо утолит жажду, но есть его стоит лишь понемногу, — советует руиннице Пенси, по привычке не ожидая ответа. Но он неожиданно раздается:

— Благодарю тебя, — сейчас ее голос звучит гораздо лучше, чем в первый раз, он чистый и высокий, напоминает перезвон дорогих бокалов в родительском доме.

— Благодарность это хорошо, но мы пока не оторвались от охотников. И, честно говоря, я не знаю, куда нам следует идти. Мне нужно к людям, а тебе? — Пенси за разговором перебирает взятую с собой поклажу. Немного. Она не рассчитывала на прибавление в отряде, но даже с этими крохами можно протянуть пару дней. Вот только есть ли у них эти дни, неизвестно.

— Каждый шестой год я хожу своей тропой зимней порою, когда дневное светило не поднимает выше шпиля Релеви, а ночное находится в третьей фазе. Я иду к Серебряному гроту, в котором замыкается Лабиринт Аюлан, чтобы увидеть через его окна пляску зимних созвездий. Это единственное напоминание, что осталось мне от дома… Обычно я сторонюсь людей, но в этот раз…

— Что произошло?

— Даже я не могу смотреть на смерть так просто. Конечно, многие годы я наблюдаю за миром вокруг, но это не значит, что я хочу смотреть на печальные или отвратительные вещи. Эти охотники встретились с хандараге, очень опасный хищник. Для людей.

— Но не для тебя?

— Я — Ланалейтис!

— Ланалейтис — это имя?

— Да, по людским меркам можно назвать это моим именем, — руинница задумывается, качает головой и, что-то решив, продолжает: — Но все сложнее! Ланалейтис — это то, кто я есть сейчас, единственное, что говорит обо мне всё и обозначает меня. Потому что я Ланалейтис, мне никогда не были страшны ни хандараге, ни кеджи, ни роголосы. Я безбоязненно ходила по лесам еще тогда, когда все горело сомой, рождалось, росло, развивалось и пожирало друг друга на моих глазах. С чего бы мне бояться этой пустой угрюмой чащи сейчас?

— С того, что здесь есть люди, — Пенси многозначительно посмотрела на истертые покалеченные руки руинницы.

— Люди… Да. Наверное, кто-то из спасенных мной заметил, что хандараге не сбежал сам по себе. Они выследили меня как зверя. Меня! Ту, которая обходит леса за двенадцать ночей и успокаивает их жителей тремя нотами! — она даже вскакивает на ноги, но быстро успокаивается, бормоча. — Не нужно было поворачиваться к их страданиям лицом. Не нужно было.

— Не все люди такие, — морщится Пенси. Хотя кому она врет? Большинство готово глотку перегрызть другому за пару монет. Кодексы чести и законы связывают их лишь тогда, когда есть страх раскрытия. А если никто не знает о проступке, то можно и добычу увести, и человека убить.

— Все такие. Больше. Или меньше. Думаете о своей выгоде, ведь так? Я вижу, что тебя вели любопытство и месть. Их — жажда денег и славы. Всё достаточно просто.

Пенси морщится, значит, Халис не один такой или может…

— Все руинники читают мысли?

— Нет, не мысли, лишь образы и очень слабо. Мои дейд обломаны — я лишена многого из привычного. Это тяжело. Жизнь уже давно тяжела, но без дейд я не смогу найти дорогу или почувствовать другого.

— Руинника?

— Карена, мы называли себя каренами. Хотя это слово относится к тому времени, когда на местах этих мертвых лесов были сверкающие сомой города, — Ланалейтис замирает на месте, избитая, в чужой одежде и со следами крови на лице, но всё равно диковинно прекрасная. Жаль только Пенси не может разделить ее спокойствия. Ведь это дело нескольких часов, когда охотники поймут, что их добыча сбежала, и выследят ее. Пенси замела следы, как могла, но уничтожить всё темной ночью невозможно.

— Так куда тебе нужно?

— Я шла на запад, меня вела звезда Дов. Ее сейчас не видно из-за деревьев. Но своими дейд я всегда знала, где она горит.

— Я не понимаю. Что это за звезда?

Пенси хватается за голову. Половину последующих объяснений она не понимает, а время всё утекает, как быстрый горный поток. Наконец, Ланалейтис изображает на снегу несколько созвездий, которые Пенси предстоит рассмотреть и определить среди них эту самую звезду Дов. Лезть вверх по дереву ночью в Черном лесу опасно тем, что можно легко наткнуться на острые ветки, наступить на дивность или треснутое дерево, упасть вниз и не в мягкий снег, а в логово какого-нибудь монстра. Но ей везет. Неважно, что низко горящую звезду приходится долго искать.

После обнаружения ориентира с направлением движения становится более-менее понятно. Пенси слетает вниз с дерева, потом еще некоторое время рисует на снегу схемы, пытаясь вывернуть так, чтобы и руинницу не бросить посреди дороги — иначе зачем спасала, — и вернуться к нужному сроку в деревню. Наконец приблизительный план готов.

— Будем идти быстро, останавливаясь только в самых крайних случаях. И если не наткнемся на что-то из ряда вон выходящее, то самое позднее к завтрашнему полудню будем на месте.

— А если наткнемся?

— Тогда каждый сам за себя, — прямо говорит Пенси, не скрывая своих мыслей и не юля. — У нас совсем мало времени и припасов. А меня в деревне ждет ребенок.

— Я понимаю, я согласна, — складывает на груди руки Ланалейтис. — Быть матерью — это большое решение, мать живет ради ребенка. Уходи, как только это станет необходимым.

— Хорошо, что мы поняли друг друга, — на душе становится чуть легче. Руинница прикрывает свои нечеловеческие глаза и качает головой:

— Мне не довелось стать для кого-то началом. Может и к лучшему, как бы жил мой ребенок, если всё вокруг рушилось? А когда наш мир еще был прекрасен, я считала, что мой опыт жизни мал для создания новой жизни, а мое имя еще слишком длинное.

— Длинное имя?

— У нас так заведено: при рождении дается длинное имя, семья старается вложить как можно больше смыслов в каждый слог. Ведь никто не знает, каким вырастет ребенок, что ему будет по нраву, а что — нет. По мере взросления слоги отсекаются, а имя начинает отражать суть карена. Я, Ланалейтис — звук, призывающий к порядку земных существ.

— А что значит Халис?

— Халис? — руинница пристально смотрит Пенси в лицо, пытаясь установить зрительный контакт. Но это непросто — и скоро она сдается: — Значит, он из старшего поколения. Хал-ис — значит пылающий, горящий. Что в нем пылает и в чем он горит неважно — воспоминания это, тепло плоти, радость созидания или сумасшествие, осталось только обозначение процесса. Это можно описать так, будто он закончил создание себя. Я даже завидую. Наверное, не так страшно встретить свою смерть, познав свою сущность до конца…

— Ты еще жива, — напоминает ей Пенси.

— Какой будет эта жизнь? Ты бы смогла жить хорошо, если ты немного слепая, наполовину глухая, иногда забываешь, как говорить, да еще тебя не всегда видно другим?

— Так плохо?

— Без дейд — да. Будет сложно, будет печально, быстрее придется закончить свой путь. Не сейчас, не завтра, но быстрее. Пойдем, я готова идти. Сделаю всё, чтобы не оказаться в плену тех грубых существ.

Пенси кивает и протягивает руку руиннице, помогает встать, а потом забывает разжать ладонь. Так они и идут. Неожиданно именно такое передвижение дает хорошие результаты. Ланалейтис больше не спотыкается и не задыхается. Удобный темп находится сам по себе, и белоснежная чаща проносится мимо них. Но Пенси не спешит себя обнадеживать: она выбрала скорость, но пренебрегла скрытностью. Когда за ними отправится погоня — это всего лишь дело времени. Может, люди Джефа уже идут по следам, а может, охотники видят сны и греются у крохотного, подъеденного зимним ветром, ночью и Черным лесом костра.