Особняк Лунного цветка (СИ) - Герман Наталья

— Не всё, — я встал между ним и кроватью, — но этого достаточно, чтобы ненавидеть тебя, скотину.

Мышцы его лица едва заметно дрогнули.

— Ты выбрал неудачное время, для выяснения отношений.

— Скажи спасибо, что я тебе прямо на месте морду не начистил, — прошипел я. — Причина её состояния, — кулаки рефлекторно сжались от злости, — причина того, что мы все заперты здесь… Всё из-за тебя!

Глаза дворецкого застлала чёрная дымка, расползаясь по скулам тёмными трещинами, а черты лица устрашающе вытянулись. Резким движением он схватил меня за грудки дёрнув на себя.

— Я не отрицаю своей причастности к тому, что её разум помутился, но не делай меня козлом отпущения, — Серафим оттолкнул меня, вынудив осесть в кресло, — в это безумие все внесли свою лепту.

— Но она…

— Ммм, — послышался сдавленный стон, заставивший нас повернуться к спящей девушке.

— Серафим? Что ты здесь… — Амина попыталась привстать, но тут же замерла и поморщилась, будто почувствовала резкую боль, а я ощутил безумное облегчение.

Она не вспомнила дворецкого. Точнее то, кем он был. Оно и к лучшему, мне бы очень хотелось, чтобы тайна его личности сохранялась как можно дольше. И, чёрт возьми, если бы я мог, я убил бы его собственными руками, размазал по полу, не оставив и мокрого места. Но нет же, даже после смерти эта тварь превратилась в нечто, что нельзя уничтожить. Чёртов таракан.

— Тебе лучше полежать, — я склонился над ней, поправляя подушку, — ты потеряла сознание. А тебе, — я обернулся к дворецкому, сверля его глазами, — лучше оставить её в покое, пока я лично не выставил тебя за дверь.

— Даня, — то, как она позвала меня по имени, нежность в её голосе, граничащая со слабостью, отозвалась в моём сердце острой болью, — не стоит так с ним, он же не сделал ничего плохого. — Да, конечно не сделал, только во всём этом дерьме мы оказались по его вине.

— Как ты отдохнула? — отозвался дворецкий, полностью игнорируя моё присутствие. — Выглядишь бледной. Что-то произошло?

Нет, нет, нет! Не вороши чёртовы угли её памяти, ещё не время! Я должен сохранить её блаженное неведение как можно дольше!

— Пошёл вон.

— Тебе следует быть осторожнее, — тон его голоса…до отвращения сладок, что вызывал приступ тошноты. Чёртова нечисть. Хотя, если вспомнить, он и при жизни был таким…раздражающе располагающим к себе. Его любили практически все. Сволочь. Сволочь, погубившая нас всех.

— Я пытаюсь хоть что-то понять, Серафим! — её голос дрогнул, будто натянутая до максимума струна. — Находиться здесь невыносимо! Я не хочу, чтобы ещё кто-то… — она осеклась и покосилась на меня, — погиб.

— Амина, ты… — Серафим замолчал, понизив тон и прикусив губу, — слишком безрассудна. Тебе следует быть мудрее.

— В ней нет ничего мудрого, тебе ли не знать.

Амина уставилась на меня во все глаза.

— Ты знаешь, как мы с Серафимом связаны? — она протянула руку, уцепившись на рукав моего свитера. — Расскажи. Я..я должна знать.

Место на спине, где должна была быть дыра от пули, запульсировало от боли, вынуждая поморщиться.

— Ничего я не знаю, — горькая лож слетела с языка, подобно яду, — он просто меня бесит. Видеть его не могу. Нам обоим следует оставить тебя. Тебе нужен отдых.

Нужно проветрить голову. Во мне скопилось слишком много гнева, я могу навредить ей.

— Не уходи, — Амина сильнее сжала мой рукав, — останься…

Я повернулся к ней и накрыв прохладную руку своей, осторожно разжал тонкие пальчики.

— С твоей стороны очень смело просить меня остаться рядом на глазах у другого мужчины, Вьюнок.

Я усмехнулся, покосившись на дворецкого, но тот и виду не подал.

— Я…нет, нет… — затараторила Амина, — что ты говоришь такое? Как неловко.

Девушка прикрыла лицо ладонями.

— Серафим, прошу, не подумай ничего странного. Я хочу поговорить с Даней. Я…вспомнила кое-что.

Дворецкий и усом не повёл, выражение его лица оставалось непроницаемым.

— Я и не думал.

— Хоть какая-то от тебя польза, — выплюнул я.

— Отдыхайте, — он кивнул головой и вышел прочь из комнаты, еле слышно прикрыв за собой дверь.

Амина.

Повисла неловкая тишина.

Даня неподвижно стоял возле моей кровати, сжимая руки в кулаки. Но, наблюдая за ним, я осознавала, что чувствовала странное облегчение, счастье от того, что вижу его, и боль одновременно. В то же время было ужасно неловко перед Серафимом. Чуть позже, как только почувствую себя лучше, найду его и извинюсь за моего нахального и грубого друга.

— Иди сюда, — я медленно приподнялась и раскинула в стороны руки, — Вредина мой.

Услышав знакомое прозвище, парень обернулся и его кулаки медленно разжались, будто напряжение, что его сковывало медленно сходило на нет.

— Ну же! — улыбнулась я и в этот же момент по щекам покатились предательские слёзы.

— Дурочка, — Даня присел на край кровати и осторожно меня обнял, уткнувшись лбом в моё плечо, — зачем же реветь?

От него исходило тепло, знакомое мне с детства, когда он вот так же обнимал меня, пряча от очередной совершённой мной глупости.

— Я думала, — мои плечи мелко задрожали, а перед глазами заплясала солёная пелена, — что ты погиб. В больнице тогда врач сказал…, - я не смогла договорить горькие на вкус слова. Они осели в горле давящим комком, мешая дышать.

— Я умер тогда, Амина.

Его слова заставили застыть в недоумении и на мгновение мне показалось, что внутри меня снова что-то надломилось. Что-то, что искренне надеялось на совершенно другой ответ.

Даня медленно отстранился и положив ладонь на мою щёку, стёр слезинку большим пальцем. И этот самый жест был так привычен, что заставил невольно улыбнуться.

— В тот вечер я не доехал до операционной. Я помню, как умирал тогда и это, — он замолчал и тяжело вздохнув, снова обнял меня, но на этот раз крепче, будто боялся, что больше у него такой возможности не будет, — я хотел бы забыть. Этот особняк — притон для нечисти. Я не знаю, кем теперь являюсь, но после смерти человеком ведь быть перестают, верно?

— Не говори так, — мой собственный голос звучал надломлено и чуждо, — ты-это ты. И совсем неважно, кем стал. Ты мой друг, мой старший брат. Человек, который пожертвовал всем ради моего спасения.

Слова слетели с моих губ с немыслимой горечью, она ощущалась настолько явно, что захотелось выпить воды, чтобы избавиться от ужасного послевкусия.

— В любом случае, — он усмехнулся, — я благодарен этой стерве, Смерть которая, за возможность снова тебя обнять. И, мне так жаль, что мы потеряли столько времени, пока были лишены воспоминаний.

Его слова заставили мои губы невольно дрогнуть в лёгкой улыбке.

— Но, даже не помня меня, ты тянулся ко мне и старался защитить.

Я отстранилась от него заглянув в глубокую синеву его глаз и потрепала пепельную макушку.

— Даже без воспоминаний ты оставался моей опорой и защитой. Спасибо тебе за это.

Уголки его губ поползли вверх в мягкой и слегка озорной улыбке.

— Видимо, глубоко внутри я знал, что должен оберегать тебя любой ценой.

Моя рука невольно легла на его плечо, и замерла, а перед глазами заплясал образ кровавой лужи, которая расплывалась за ним на грядном полу в тот жуткий вечер.

— Как же так вышло? — я посмотрела на свои руки и воспоминание о том, как они были испачканы кровью моего друга, казалось, было таким живым, будто это произошло мгновение назад. Затем я перевела взгляд на его плечо, туда где со спины вошла та злополучная пуля.

— Не знаю, как у этой стервы вышло провернуть подобное, но это тело…будто настоящее, — он сжал и разжал кулаки, — я всё чувствую и смотри, — он повернулся ко мне спиной и задрал свитер на спине до плеча, обнажив белую кожу с уродливым шрамом в виде маленькой круглой кляксы, — остался только шрам. — Пальцы невольно коснулись его неровных краёв, заставив Даню вздрогнуть.

— И правда, — выдохнула я, — как настоящий.

Не знаю как, но Смерти удалось сотворить настоящее чудо. Чудо которое позволило снова вот так находиться рядом и прикасаться к тому, кого уже давно нет среди живых.