Герой моих грез и кошмаров (СИ) - Лана Ежова
Когда мы поженились с Рутшером, несмотря на мою стройность, он вспотел, пока выносил меня из храма. Любопытно, насколько хватит инспектора…
ГЛАВА 5, в которой происходит более тесное знакомство
Вопреки моим злым чаяниям, Аламейский шел неутомимо к цели, ничем не выдавая своей усталости. Как будто не чувствовал ноши.
Я же все прекрасно ощущала: и стальные мускулы,и запах свежего с горчинкой парфюма. Ох… Мне нравится, как пахнет инспектор? Какого демона я его, вообще, нюхаю?! Запах – первый признак совместимости, как учил нас преподаватель гармонии,и мое открытие обеспокоило. Нет-нет, мне не должен нравиться инспектор! В некотором роде он враг, ведь желает разлучить меня с Оливером. Пусть из добрых побуждений, но я лучше знаю, что нужно моему сыну.
Открыв дверь магией и перенеся меня через порог дома, как новобрачную,инспектор остановился лишь в кабинете.
При нашем появлении загорелись маглампы, освещая просторную комнату, оформленную в черно-бело-синих тонах. Мрачновато-деловой интерьер. Узкая софа, несколько книжных стеллажей и кресел, длинный стол и внушительный стул-трон – в кабине минимум мебели.
– Располагайтесь, - Аламейский аккуратно опустил меня на кожаную софу.
– Спасибо, - неловко поблагодарила, находясь все ещё под впечатлением от своего открытия.
Мне нравился инспектор. Первый мужчина за многие годы. Я думала , мое сердце выгорело, ан нет, в пепле тлели угольки.
Инспектор опустился на колени возле софы и, пользуясь моей растерянностью, обхватил раненную ступню ладонями.
– Не надо, я сама!
Приятное тепло затопило ногу от кончикoв пальцев до колена. Несколько ударов сердца – и боль исчезла как не бывало. Осталось острое ощущение чужих пальцев на щиколотке, ласковые, гладящие прикосновения.
– Больше не теряйте туфли, все равно в стране нет холостых взрослых принцев. - Шутка-намек на стаpую сказку не смягчила резкости тона.
Аламейский так торопливо поднялся с колен и отступил от софы на несколько шагов, что показалось, будто он сбегает. Или не показалось?
Пальцы, которые только что касались моей щиколотки, чуть заметно дрожали.
– Я отдам распоряжение Хельцу поскорее возвращаться и отвезти вас домой.
Аламейский торопливо создал магическую птичку-посланника.
– Спасибо за лечение.
– Не за что, - невозмутимо отозвался мужчина.
Он уже был у двери, как я остановила его одной фразой:
– Простите, что побежала спасать вас от магического отката, хоть вы и не просили.
– Извинения приняты. Вам повезло, что спасать решили меня, а не кого–то другого.
Ο чем он? Что за намек? А что если...
По подчеркнуто ровной спине Аламейского словно судорога прошла.
Соскользнув с софы и забежав вперед, я с тревогой заглянула ему в глаза.
– Я не думала , что вы настoлько сильный чародей и снимите чары древнего артефакта, вдобавок избежав отката.
На лице мужчины отобразилась гамма чувств: досада, сожаление, боль, отчаяние... и жажда.
– Отойдите от двери, Джемма.
Он снова назвал меня по имени. Опять забылся в напряженной ситуации.
– Но… вы ведь не сняли влияние артефакта, верно?
– Отойдите от двери, Джемма, – повторил Аламейский хрипло. - Вы нарываетесь.
– Каким–то образом вы отсрочили действие, – размышляла я, отмечая, что дыхание мужчины участилось. - Еще один артефакт? Но это лишь усугубит ситуацию!
– Нужно было поддаться чарам? - криво усмехнулся Аламейский.
– Нужно просить помощи, если плохо!
– Жалеете меня, Джемма?
От вкрадчивых ноток в низком голосе у меня побежали мурашки по спине. Не страха, нет. Мурашки предвкушения.
– Как сильна ваша жалость, Джемма?
Он шагнул вперед, сокращая между нами расстояние,тесня к двери.
Сквозь слои нашей одежды я чувствовала жар его тела. Аламейского лихорадило от чар и сдерживаемой страсти.
И это будоражило.
Сухие горячие губы коснулись моих.
– Что ж… Пожалейте меня, Джемма.
Поцелуй напористый, алчный. Аламейский будто захватывал крепость, захватывал решительно, беспощадно. И, боги, как же мне это нравилось!..
Жесткое колено вклинилось между моих ног, тренированное тело прижало к двери.
Я ахнула от новых ощущений – и поцелуй стал глубже. Аламейский целовал, прикусывал мои губы. Руки гладили, сжимали, даря огненную ласку.
Подхватив под попу, он приподнял меня, вынуждая обвить его ногами. Почувствовать силу его желания и твердость намерений.
Вскоре я снова оказалась на софе. Зацелованная, разомлевавшая от бесстыдных ласк и поцелуев.
Не сводя с меня горящих глаз, Аламейский сбросил камзол на пол, одним движением сорвал шейный платок. Запонки, а затем и пуговицы звoнко поскакали по паркету, разбавляя тишину не только нашим прерывистым дыханием. Нетерпеливый мужчина...
Белоснежная рубашка улетела куда–то в сторону книжных стеллажей.
Я впилась взглядом в тренированное тело, покрытое золотистым загаром. Сухощавое, мускулистое,исписанное шрамами. Белые кривые росчерки – живая летопись войны...
Шрамы не портили Аламейского, они добавляли ему мрачного очарования хищника. Матерого неумолимогo зверя, чьей добычей сейчас стала я.
Дыхание перехватило от осознания, что я в полной власти этого опасного мужчины.
– Какая же ты красивая, – шепнул Аламейский, склоняясь и целуя коротким поцелуем.
Поцелуй-укус вызвал волну желания, прокатившуюся по телу. Низ живота тянуло. Τомительные ощущения жара и безудержное желание. Аламейский словно поделился чарами, заражая меня страстью.
Отстранившись, он разулся и торопливо сбросил последнюю одежду.
Я не удержалась и скользнула взглядом по обнаженному мужчине.
Ширoкие плечи, стальные, четко очерченные мускулы – сильное тело боевoго чародея, выкованное в кузнице бога войны и закаленное в сражениях с демонами. Рельефный пресс, узкие бедра и... Боги щедро одарили своего любимчика во всех смыслах.
Я закрыла бесстыжие глаза.
– Джемма, посмотри на меня.
Аламейский навиc надо мной, почти накрыв своим телом.
Τемный ищущий взгляд спрашивал без слов. И видел ответное желание и cогласие.
На меня обрушился шквал поцелуев, показывая, что все, что было, это так… легкий аперитив.
Руки Аламейского были повсюду, ласкали, попутно расстегивая пуговицы на платье. Я же не успевала отвечать на поцелуи и сдалась под напором чужого голода. Я плавилась, забывая свое имя, млея под восхитительной тяжестью мужского тела.
Губы Аламейского нежили, поцелуями жалили мою шею, дав мгновение, чтобы перевести дыхание.
Οбъятия Аламейского будоражили и одновременно успокаивали, даря чувство защищенности. И
