Все против попаданки - Даниэль Брэйн
— И это кто-то из насельниц, — с притворным согласием кивнула я, провоцируя его на дискуссию. Сказать ему прямо — парень, я не понимаю из твоих речей ничего, кроме собственно слов как они звучат, выкладывай все как есть, тогда, может быть, получится диалог? — Ведьма.
Одна из шапочных моих знакомых в той, прошлой, теперь уже словно бы приснившейся жизни, влюбилась в приличного с виду мужчину. Наверное, я была единственной, с кем она осмелилась познакомить своего принца: я в отношениях не заинтересована, а похвастаться хочется — передо мной безопасно. Эталон, идеал, симпатичный, небогатый, правда, но работящий и перспективный. Кто же знал, что меня привлечет — исключительно профессионально — в этом принце странная в наше время деталь: помешанность на разных девайсах. В крупных городах подобный ажиотаж сошел на нет лет этак десять назад, и я закономерно предположила, что принц по какой-то причине пропустил всеобщую гонку за последними моделями телефонов. Очень быстро через знакомых полицейских я выяснила почему — и чуть больше времени мне понадобилось, чтобы решиться сообщить знакомой результаты расследования. Кража денег, азартные игры, ссора с бывшей женой, убийство на бытовой почве.
Признаться в том, что я не в курсе местной магии, было примерно таким же просчетом. Этого я допустить не могла, потому что мое место, место монахини, как минимум безопасно. Как поступят со мной, ошибись я хоть в чем-то, я могла только предполагать, и предположения мне не нравились.
— Скажете тоже, сестра, — снова улыбнулся охотник. — Забавно, что вы способны шутить.
«Да какие тут шутки», — с досадой подумала я, но события не торопила.
— Крестьяне, разумеется, готовы разжечь костры, понятное дело, что это у них только в мыслях. Они ленивы и никогда не ступят на землю монастыря со злым помыслом. Крестьяне, конечно, боятся ведьм, которых никто никогда не видел, боятся больше, чем знакомых им гарпий и оборотней. Страшнее ведь то, чего ты не знаешь?
— Удивительно тонкое замечание, брат мой.
Я крутила в руках перо — единственное, что лежало на столе в этом кабинете. Со стороны могло показаться, что я нервничаю, так и было. Охотник не спешил откровенничать, и сложно было сказать, потому ли, что ждал от меня каких-то признаний и действий, или же потому, что по логике мы должны были с ним беседовать как… представители двух сторон гражданского процесса. А я сидела как юрист-самозванец, с трудом отличающий гражданский брак от сожительства, и старалась не проколоться.
— Кто-то из ваших постоялиц, сестра, оборотень. Проклятая сущность.
Он только что не добавил: «Сжечь». Я помотала головой. Соображать и возражать нужно было катастрофически быстро.
— Как вы понимаете, брат, это нелепо. Ее исчезновение бы заметили. Поверьте, — я невесело усмехнулась, — что бедняжки не злы по природе своей, но не преминули бы доложить мне об этом.
Это точно не я сказала, подумала я, а сестра Шанталь. Юная вдова, образованная, вероятно, образованная прекрасно, раз в таком молодом возрасте она была здесь за главную, пока хворала настоятельница. И куда более эмпатичная, чем настоящая я. Потому что Елене Липницкой было плевать на любые мотивы насельниц.
— Вы, слуги Лучезарной, во всех склонны видеть добро. Мы, искореняющие тьму, ищем зло там, где его, казалось бы, быть не может. — Охотник теперь уже проявлял нетерпение. — Нападения длятся третий месяц, и за это время, я знаю, к вам приехало шестнадцать женщин — с тех пор, как вы расширили спальни… Повреждения на телах жертв характерны, я повидал их достаточно. Все жертвы — мужчины, и это еще одно доказательство, что это оборотень, а не иная, возможно, нетипичная для этих мест тварь. Епископ Игнатий еще три века назад провел жестокий, но важный эксперимент во время Большой Крови…
Я кивнула еще раз, медленно, очень медленно, и не потому, что мне нужно было продолжать притворяться. Я вспомнила — если это было можно назвать так — знаменитый опыт епископа. Когда армии континента объединились и объявили облавы по всем городам и весям, когда были пойманы и доставлены живыми те оборотни, которые не сопротивлялись и согласны были на плен, мудрый и прозорливый Игнатий приказал проверить собственные старые догадки. В клетки с тварями швыряли преступников и бродяг — мужчин и женщин, и ни один оборотень не напал на кого-то своего пола. Забивался в угол, шипел, обращался то в зверя, то в человека, выпускал когти, скалил зубы, но — не напал. С чем это было связано — так и осталось неизвестным, но епископ записал в «Правилах оборотней», что по отношению к людям у них срабатывает принцип формирования стай. Самки жили всегда отдельно от самцов, и вне короткого ежегодного периода размножения сходились с ними в схватке за территории не на жизнь, а на смерть.
— Оборотень есть первоначально зверь, — произнесла я, почти не дыша. Что-то было даже не в памяти — я не могла уловить; это выглядело откровением свыше. Но пока я говорила, я словно бы знала, что говорить, и пользовалась тем, что приходило на ум. То, что было известно сестре Шанталь, то, о чем я не могу — не умею пока, возможно — сознательно и последовательно думать, но чем могу пользоваться. Как умением молиться, как словами и выражениями, срывающимися с языка. — Глифы, брат, должны отвращать его от этих земель. Близость сияющей воды должна превращать его в монстра. Вы говорите — наоборот. Как вы это мне объясните?
— О, если бы я это знал, — хмыкнул охотник. — Но есть кое-что, что монстра от превращения не удержит.
— Вы.
И казалось бы, это было правильным решением с учетом того, что я вспомнила — осознала. В монастыре нет мужчин, а если привозят в стирку белье, то его сдают и принимают не насельницы, а монашки. Священники же — не мужчины, они бесполы, как все монахи. Охотник склонил голову, будто бы вопрошая — есть ли у вас, святая сестра, иной вариант, раз вам очевидно не по сердцу моя идея, и я не могла поклясться, что такой вариант нашла бы сестра Шанталь.
— Нет. — Я бросила перо на стол и встала. — Вы нарушите послушание. Это исключено. — Снова
