Не та девушка - Илана Васина
— Вижу, ты переживаешь за Альвиру. Ей бы это польстило, будь она в сознании. Преданная дочь дороже золота. Твою преданность высоко оценил бы любой. Да, да, абсолютно любой!
Его тон необычайно спокоен, почти мягок, но от приторно сладких слов по коже словно расползаются пауки на цепких, бархатных лапках. Обманчивая мягкость пугает меня больше, чем дикие приступы злости.
Я киваю и осторожно отодвигаюсь подальше. С удовольствием, отбежала бы от него на другой конец комнаты, — да что там, на другой конец замка! Едва держусь, чтобы не дать панике связать себя в тугой, отупевший от ужаса узел.
Цепляюсь за мысль: никто не посмеет обидеть дочь в присутствии ее матери. Даже если та без сознания.
Наконец, он все-таки начинает говорить о главном:
— Я приглашал самых дорогих докторов. Спустил на них огромную сумму. Просто огромнейшую… За такие деньги я бы легко купил чистокровного рысака! И каков результат? Никакого! Никто не смог объяснить, что с ней случилось. Никто!
— Если дело в деньгах… Это не проблема. Отец оставил мне наследство, у меня есть деньги. Правда, еще несколько месяцев я не смогу ими воспользоваться, пока мне двадцать один год не стукнет — так сказал мамин юрист, сир Даммен. Но мама — мой опекун, а ты, будучи маминым законным представителем, можешь оттуда взять деньги на ее лечение. Бери, сколько нужно! Прошу, не стесняйся! Я готова подписать что угодно в присутствии юриста.
Когда я заканчиваю свою речь, нас разделяет гораздо меньше полуметра… Мне кажется или он сантиметр за сантиметром приближается ко мне? Заглатывает в себя дистанцию между нами, как голодный змей курицу.
Нервы не выдерживают. Я вскакиваю и торопливо отхожу к открытому окну.
Несмотря на хорошую циркуляцию воздуха, обдувающую щеки и шею, мне душно. Кажется, горло сдавили удавкой и мешают вдохнуть полной грудью. Медленно вдыхаю и выдыхаю.
Пытаюсь успокоиться. Нужно довести этот разговор до конца ради мамы. Мой долг ей помочь. Любой ценой.
Заставляю себя говорить ровно:
— Что именно говорят врачи? Какие методы лечения они уже опробовали?
Отчим спокойно встает и опять подходит ко мне вплотную. От него пахнет чем-то противным, сладко-кислым, напоминающим подгнившие фрукты. В его близости я начинаю дрожать, почти задыхаться. В голове не укладывается, как такое красивое лицо может вызывать столь жгучие омерзение и страх, страх, страх до тошноты.
В голубых глазах застыло странное выражение. Уверенная, наглая жадность. Они как будто утверждают: «Трепыхаться бессмысленно, пташка. Ты попалась. Ты моя.»
Жесткий рот произносит другое:
— Хочешь поговорить о матери? Поговорим. Позже. Живым нужно думать о живых.
— О живых? — взорвавшись от возмущения, перехожу на повышенный тон. — Мама жива и мы должны ей помочь! Надо найти других врачей. Вызвать из столицы самых лучших. Позови моих наставниц из школы. Думаю, тебе они не откажут, тем более во время каникул.
— Мы ей поможем, — обещает сир Фрёд. — Обязательно поможем.
Пячусь от него, наступающего, подальше и утыкаюсь поясницей в оконную раму. В спину дует теплый ветер, доносится щебет птиц с соседних деревьев — оттуда веет призрачной свободой, и я с опаской выглядываю на улицу.
До земли далеко. Если упаду, то в лучшем случае сломаю ноги или руки. В худшем — шею.
Вздрагиваю всем телом, когда его потная ладонь ложится мне на запястье. В ужасе смотрю на нее, как на ядовитую гадюку. Пытаюсь стряхнуть, но вместо того, чтобы меня отпустить, он хватает второе запястье железными пальцами. Ощупывает меня больным, похотливым взглядом и бормочет:
— Есть в тебе что-то неуловимое глазу. Вроде обычная девка. Даже не на что посмотреть, — он, чуть скривившись, опускает взгляд на мою грудь и тут же вновь буравит мне глаза. — Но стоит раз, всего лишь раз задержать взгляд на твоем лице, то все, пропал. Твой образ намертво вязнет в мыслях. Навязчиво лезет под кожу. Все мысли потом о тебе, дуре никчемной… Думал, с глаз долой — из сердца вон. Отправил в школу на год, как ты хотела. Толку ноль. Вернулась — и кровь опять кипит при виде тебя. Что ты со мной сделала? Околдовала? Мерзавка! Думаешь, я не заметил, как ты строила глазки сиру Крёзу? Разбила ему сердце новостью, что уже занята. Я хотел тебя укрыть от чужих взглядов, спрятать под дурацкими тряпками. Проку нет. Даже Гьёрн, — зараза одной ногой в могиле! — и тот на тебя заглядывается! Чаруешь мужчин, как эльфийская кокетка. У меня на нее нюх, на магию…
— О чем ты говоришь, сир! Я пришла на обед по настоянию твоей дочери! Мне не нужны мужчины и я ни с кем не кокетничала! — скулю, жалко оправдываюсь, но этот безумец меня будто не слышат, талдычит свое. Пока его пальцы больно впиваются в запястья, он наступает, вжимая все сильнее в оконную раму.
— Твоя мать больна. Очень больна. Из-за ее болезни у меня давно не было женщины. Дочь в ответе за грехи матери, ты же знаешь…
— Я не желаю об этом знать, — почти кричу. — Это твое личное дело. Оно не предназначено для ушей твоих дочерей. Отпусти меня!
— Мне ты не дочь, что бы там ни говорили… И, разумеется, я тебя отпущу, — он улыбается мечтательно и холодно одновременно. Окунает в черное безумие своих зрачков так глубоко, что начинаю задыхаться, захлебываться в его невменяемости. — После отпущу… Если, конечно, сама не попросишь меня продолжить… А ты попросишь обязательно, — отпустив одно мое запястье, хватает меня за затылок и тянется ко моим губам, несмотря на мои жалкие потуги вырваться или хотя бы треснуть ему ребром ладони по уху.
Пытаюсь коленкой вмазать ему в пах, но он слишком близко, размахнуться не получается… Предугадав мое движение, зажимает мою ногу между бедрами, наматывает разметавшиеся пряди себе на кулак и тянет к себе. Теперь от каждого рывка испытываю безумную боль. Как ни извиваюсь, как ни трепыхаюсь в его руках, вырваться не получается.
Глава 15
К счастью, коснуться моего лица он так и не успевает.
Дверь в спальню содрогается от раздирающего уши грохота! Удар. Еще удар… Фрёд замирает, в его глазах разгорается звериная ярость.
— Кто посмел… — рычит утробно, и в тот же момент дверь влетает в помещение, не выдержав очередного толчка.
Дверной проем теперь щербат, и сквозь него заходит мой спаситель.
В первую секунду не верю своим глазам.
Полукровка?!
Отчим тоже не верит увиденному. Считает, наверно, эффектное появление слуги дурным сном. Только этим можно объяснить,
