Сергей Абрамов - Требуется чудо (сборник)
Истомин поднял капот и заглянул в двигатель. Оттуда несло жаром, подгорелым маслом и бензином марки АИ-93.
— Перекал, что ли? — спросил вслух Истомин.
— Газовать легче надо, — сварливо ответил «жигуленок». — Тебе что Олег говорил?
— Между прочим, — отпарировал Истомин, — Олег сказал, что твой движок внатяг пускать нельзя. Поэтому и газую на низших…
— Вот и догазовался, — констатировал «жигуль». — Я захлебнулся. Увеличь холостые и жди.
— Ну и подожду. Воздухом подышу.
— Самое время — после трудовой победы, — ехидно заметил «жигуль».
— Ты что, видел?
— Не слепой, фары не зажмуриваю.
— Осуждаешь?
— Твое дело, — индифферентно сказал «жигуль», подставляя Истомину горячий карбюратор, подсовывая под отвертку винт регулировки холостого хода. — Ты бы завел меня сначала, чего зря крутить.
— Ах да! — запоздало сообразил Истомин, обошел машину, повернул стартер, прижал акселератор.
«Жигуль» завелся с пол-оборота, но рычал с легкими перебоями, будто покашливал. Истомин покрутил винты на карбюраторе, послушал — двигатель загудел ровно и мощно.
— Так годится? — прокричал Истомин.
— Нормалек! — ответствовал «жигуль». — Теперь выруби, дай остынуть. Заодно и поговорим.
Истомин выключил зажигание, распахнул все двери — пусть салон проветрится, пусть по нему ветерок погуляет — и сел за руль, спинку сиденья откинул: впору и самому малость передохнуть.
— Конечно, мое дело, — продолжил он прерванный техническими манипуляциями спор. — Тебе не понять.
— Где уж нам! — прибеднялся «жигуль». — Мы железные, мы бесчувственные. Только сдается мне, ты себя всегда железным считал, непробиваемым. А хитрый кореш Валера тебя на «слабо» взял.
— Я просто объяснил подонку, что он подонок.
— А подонок просто не понял, что он подонок. Сложное для него объяснение, слишком интеллигентское, с надрывом. Ему бы в рыло и слова соответствующие — все бы сразу уяснил. А ты весь в порывах, в страстях: прыг, хлоп, тарарах! А в результате выполнил его работу и даже пошлого «мерси» не дождался.
— Мне «мерси» не надо. Мне надо, чтобы этот хмырь болотный понял простую истину: не все интеллигенты — белоручки и неумехи. И еще: не все интеллигенты терпят, когда над ними куражатся. И третье, последнее: звание «рабочий человек» по наследству не передается, его заслужить надо. Может, я в большей степени рабочий, чем он…
— Красиво завернул, — похвалил «жигуль», — только все зря. Ничего он не понял, это я тебе говорю.
— А кто ты такой! — возмутился Истомин. — Что ты о жизни знаешь? С тобой носятся как с писаной торбой. Ах, масло поменять! Ах, фильтры загрязнились! Ах, баллоны надо подкачать! Ах, мы давно не мылись, на нас пылинка села!.. Ты, мой милый, типичный баловень судьбы — мытый, сытый, ухоженный. Ты изведал только хорошие асфальтовые магистрали, а о разбитых проселках и слыхом не слыхивал. Тебя даже ни разу не царапали, я уж не говорю — били…
— А тебя? — отпарировал обиженный «жигуль». — Тебя, что ли, много лупили? Тебя, мон шер, судьба тоже по шерстке гладила. В институте лучший студент на потоке, гордость факультета. Ушел в газету — и там все о'кей: командировки, публикации, грамоты. А повести твои?.. А в цирке?.. Да перед тобой трепещут, как перед генералом: вдруг саблю вытащишь и начнешь косить направо-налево. А ты и вытаскиваешь, не без того…
— Постой, откуда ты все знаешь? — удивился Истомин. — Тебе же всего два года…
— Болтаешь много. Как какую бабу в меня посадишь, так и пошел соловьем… Я такой, я сякой, я самый-пресамый…
— Не ври! Я никогда не хвастаюсь.
— Верно, не хвастаешься. Ты у нас склонен к самоиронии, ты человек с юмором, кто спорит. Только самоирония твоя не более чем прозрачная занавесочка. А сквозь нее что надо, то и видно…
— Трепло!..
— Ни в коем случае! Я, майн либер, хоть и сделан волжскими умельцами, но воспитан и взлелеян тобой, за что тебе большой данке шен. И мне тебя осуждать не резон. А вот с чего я малость захлебнулся, так это с твоего нелогичного поступка с псевдотрудягой Валерой… Погоди, не прерывай, а то заглохну, — заспешил «жигуль», видя, что Истомин собирается что-то возразить. — Я за что тебя сильно уважаю? За чутье. Ты ж селезенкой чуешь, когда курс менять надо. Как колобок. А из института ушел вовремя, из газеты слинял в самый раз, все твои повести как ментоловые сигареты с фильтром: вроде бы и горько, а в то же время всерьез не задевают. Верным путем идешь!.. И вдруг — на тебе: в благородство решил поиграть. Откуда оно у тебя, благородство?
— Что ж я, по-твоему, должен был сделать?
— Во-первых, не останавливаться. Во-вторых, раз уж остановился — колонна шла, видел, — то на просьбы о помощи не реагировать: нашел время альтруизм проявлять. В-третьих, раз уж помог, то и ехал бы себе, а не шел с дураком общаться. А ты пошел и нарвался на хамство. Ну ладно, нарвался — встань и уйди. Так нет, взыграло ретивое, решил кавалерийской удалью подонка добить. Зачем, спрашиваю? Потратил нервные клетки, которые не восстанавливаются, испачкал штаны и потерял время. Ну что, прав я?
— А ведь, похоже, ты и меня подонком считаешь, — медленно, словно удивляясь, проговорил Истомин.
— Да ни в коем случае, ты что, ты что! — «жигуль» от возмущения даже вентилятор включил, задул, загудел. — Мы с тобой два сапога пара: ходкие, приемистые, надежные в работе, на вид блестящие, в экспортном исполнении. Но в то же время хрупкие, с тонкой внутренней структурой. Я, например, на разбитый проселок и не поеду: застряну, изгваздаюсь, поврежу себе чего-нибудь. И тебе с магистрали сворачивать не советую. Думай только о себе, а другие о себе сами позаботятся.
— Откуда ты такой философии поднабрался?
— Я же говорю — от тебя. Два года вместе. Срок!
Истомин вернул спинку кресла в вертикальное положение, захлопнул двери, блокирующие кнопки на них утопил.
— Вот что, — подвел он итог разговору, — я поступил так, как считал нужным. Никакое это не благородство, а нормальный человеческий поступок. Если и он тебе непонятен, пеняй на себя. Все, конец связи. — И включил зажигание и рванул с места так, словно за ним гнались, словно очухавшийся Валера развернул свой трактор и мчал за Истоминым, горя неправедной местью.
Хорошо работал двигатель: негромко, ровно, надежно. Что-что, а машину Истомин знал, никакая мелкая неприятность в тупик его не ставила. Руки плюс голова — что еще надо человеку?..
И уже остался позади большой населенный пункт Глебово, и уже маячил на горизонте крохотный пока силуэт Горицкого монастыря, что коронует с юга старинный городок Переславль-Залесский.
