Диэр Кусуриури - Край Ветров: некроманс

— Мйар, — Камориль, наконец, решил вмешаться. — Ты мог бы не говорить фразами из кинофильмов?

— Почему нет? — ответил тот, криво улыбаясь. — Сейчас как раз подходящий момент.

— Так и… как бороться с этим судьбоедом? — спросила Никс.

— Никак, — ответил Мйар. — Для этого существуют судьбоплеты. Это их основная задача. Вам же, если вы ее увидите, стоит бежать так быстро, как только хватит сил.

— То есть мы, по сути, будем перед ней беззащитны? — уточнил Тихомир.

Мйар помолчал. Потом ответил, кивнув:

— Да. Единственное, что может помочь — удача. Только удача поможет бороться с судьбой. Именно поэтому я и говорю вам: запомните друг друга и держитесь вместе. И берегите Никс — у нее, скажу я вам, удачливости на троих.

— Да ну, не может быть! — воскликнула Никола. — Что-то я за собой такого не замечала!

— Такие дела, — сказал Мйар, допивая вино.

Поставил стаканчик на стол и поднял руку, прощаясь.

— Только не смей линять! — рявкнул Камориль.

Молния ударила где-то совсем близко, осветив всех на мгновение контрастным белым. Гром последовал в ту же секунду, а потому заглушил слова Камориль.

Когда гром отзвенел, Мйар все еще был там. Не вылинял. Не делся никуда. Камориль глубоко вздохнул. Ему показалось, что Мйар вот-вот пропадет, как тогда он перенесся сразу от входа в бар к самому морю. А Камориль явно выпил недостаточно, чтобы отпустить его к Сердцу Мира в одиночку.

— Хорошо, — ответил Мйар.

Подошел к краю навеса, за которым вода теперь лилась сплошной серой стеной. Обернулся:

— Увидимся.

И шагнул в дождь. Камориль, переглянувшись напоследок с Эль-Марко, вдохнул поглубже, как будто нырять собирался, и последовал за Мйаром в дождь.

Вода оказалась теплой — на удивление. Камориль почти уже даже привык к тому, что тяжелые капли постоянно льются ему за шиворот.

Стараясь не отставать от широко шагающего Мйара, он стянул с себя промокшую насквозь рубашку и обернул ее вокруг пояса, связав вместе рукава.

— Куда мы идем? — спросил он, пытаясь говорить громче.

— К тем камням, — ответил Мйар, чуть сбавляя шаг.

Камориль смог поравняться с ним.

— Там начинается путь к Сердцу Мира? — спросил некромант.

— Нет.

Камориль остановился, недоумевая. Опомнился и снова принялся догонять, спросил в спину:

— А где же он начинается?

— Путь к Сердцу Мира можно отыскать там, где реальность соприкасается с мороком, — ответил Мйар. — Таких мест, на самом деле, куда больше, чем можно было бы предположить. Они не такая уж редкость… Но ближайшая точка перехода находится достаточно далеко.

— И мы туда пешком, получается, идем? Почему ты не сказал мне, чтобы я собрал с собой Кристину…

— Дай мне руку, — сказал Мйар, обернувшись.

Камориль послушно вложил ладонь в Мйаровы пальцы, лишь чуть замешкавшись.

Что-то странное произошло. То ли — показалось. Как будто бы камни, к которым они шли, стали ближе… Камориль оглянулся назад и не увидел за пеленой дождя ни утеса с рукотворной лесенкой, ни шиферного навеса.

— Даже если они за нами пойдут, то не найдут следов, — сказал Мйар.

Камориль решил, что пора бы уже бросить попытки понять, о чем говорит Мйар. Он сосредоточился на том тепле, что исходит от ладони, сжимающей его собственную. Он понял, что неотвратимо мерзнет, несмотря на то, что вода с неба льется совсем не ледяная, а идут они быстро, и что это тепло — мягкое, обволакивающее, нежное, — единственное, из-за чего он все еще не дрожит, стуча зубами.

Ныть же по этому поводу было как-то не с руки, пускай и хотелось.

Они почти уже добрались до огромных камней в основании мыса, темных от морской воды и дождя. Волны бились в эти раздробленные обломки скал, заполняя трещины пеной и водорослями. Море не могло добраться до самых больших булыжников на берегу, из-за чего, казалось, еще больше злилось, но дождь сделал это за него, превращая кварц на сколах из матового в полупрозрачный, как будто бы его залакировали. Песок давно уже стал твердым и темным, покрывшись рябью от множества мелких ран, нанесенных тяжелыми каплями.

Где-то на горизонте сверкнули молнии.

Ливень не унимался.

Мйар остановился у большого пологого валуна, обернулся к Камориль и, не отпуская его руки, притянул некроманта к себе и обнял.

— Эй, ты чего?.. — Камориль даже выдохнул — до того объятия были крепки. — Ты меня сейчас заду… Ну что же ты делаешь?

Мйар немного ослабил хватку, позволив Камориль отстраниться и заглянуть себе в глаза.

По лицу, волосам и плечам некроманта стекала вода. После недолгой борьбы с собой, он выпалил:

— Ну что же это такое, а!? Каждый раз, когда ты меня обнимешь — по-дружески или по-братски, — я же не сжимаю своих рук в ответ, Мйар, — Камориль смотрел ему в глаза, ожидая, что он что-либо ответит. Но тот молчал. Некромант, решившись, продолжил так же эмоционально: — Боюсь, что это окажется слишком! А помнишь, помнишь — когда ты щекой потной ко мне прислонился — ты хоть понимаешь, что я ощущал при этом? Ты же знаешь, когда люди такие? Горячие и влажные… и то — не всегда, а только если все хорошо. И ты меня сейчас касаешься таким — вот как сейчас, в этой своей дурацкой майке… Ну пощади же ты меня! У меня из головы и тела тут же напрочь вылетают мысли о ком-то другом, который мог быть вот буквально на днях, и я трепещу от этого твоего прикосновения, и таю, как молочный пломбир, от одного воспоминания об этом прикосновении!

Мйар терпеливо слушал, не отводя глаз. А некромант уже не мог остановиться. Он почти кричал, яростно жестикулируя:

— И что? И ты идешь на какую-то гору, через морок, куда, как гласят легенды и детские сказки, живым не попадешь, и при этом ты ведешь меня к каким-то камням и обнимаешь, как в последний раз, и как я должен это понимать? Это объятие будет преследовать меня потом еще неделю, а то и две, а то и весь год. А помнишь… помнишь, когда тебя бросала очередная твоя девочка — что делал я? Я бросал своих — любых! — девочек или мальчиков, — и мчался к тебе, и выслушивал твои банальные истории о том, какая она была хорошая и как ты не смог ее удержать! И я бы никому не пожелал этого, Мйар, — Камориль стал говорить тише, и следующие слова почти прошептал: — Никому не желаю такой любви. Это неправильно. Это болезнь. Это — эмоциональная зависимость. Именно от такого с крыш прыгают малолетние идиоты, или вот эти девочки, чьи кости лежат здесь, под камнями. А помнишь?.. когда я решил зачем-то, что если меня будет любить весь мир, то и ты?

— Помню, конечно, — ответил Мйар.

— И мои песни — мою любовь и мою печаль, — растащили по норам голодные юные души, присвоили, переварили, заклеймили своей. Они думали, это про них. Ты понимаешь?