Средь бала лжи (СИ) - Сафонова Евгения

Замок…

…Зельда, горящая нечисть, Лиар, Мастера…

Резко разомкнув веки, Таша села.

— Тише. — Арон заставил её опуститься обратно на подушку. — Ты всё ещё слаба.

Она заторможенно уставилась в балдахин над кроватью, проследив за узором серебряной вышивки по мягчайшему синему шёлку. Неуверенно привстав на локте, оглядела огромную, шикарно обставленную комнату: полную позолоты, завитушек, лепнины и прочих изысков, прямо-таки кричащих о голубизне крови тех, кто живёт в окружении всего этого.

— Где я?..

— В Альденвейтсе. Мастера доставили нас сюда ещё два дня назад, но ты не просыпалась.

Таша уставилась на свою грудь, прикрытую тонким хлопком ночной рубашки, украшенной умеренным количеством кружавчиков.

— Я что, жива?

— И за тобой присматривает сам Мастер Зельевар. Неслыханная честь, должен сказать. Впрочем, Шестеро согласились, что спасительница всего Аллиграна и четырёх Мастеров в частности того заслуживает.

Она озадаченно посмотрела на амадэя.

— Почему я не умерла?

— Единственным способом разрушить связь было твоё убийство Зельдиной рукой. То, что ты и сделала. При этом вы обе воскресли, но привязка жизней разрушилась. — Арон сидел на стуле подле кровати, откинувшись на высокую гнутую спинку. — Залечить же твою рану было делом техники.

— А, — только и смогла выдавить Таша.

— Зельда тебя недооценила. Не думала, что ты готова пойти на боль и смерть. А себя переоценила: считала, что в случае бунта всегда сможет тебя остановить. Впрочем, она жива и снова скрылась в неизвестном направлении, но замок разрушен, а все её слуги либо в тюрьме, либо возвращены по домам… в зависимости от нашего со Странником вердикта, почему они служили «Рассвету». Кэйрмиль в числе заключённых. Судя по всему, кто-то успел сбежать, да и Зельда всё ещё опасна — но в ближайшее время, думаю, нам ничего не грозит.

Таша нахмурилась, вспоминая что-то очень важное.

Когда вспомнила, сердце её сжалось:

— А Кира? Внучка Тальрин? Она была в замке, мы пытались вытащить её оттуда, и…

— Кира в порядке, — успокоил её Арон. — Её забрали из замка, как и других жертв.

— Так они живы! — Таша облегчённо выдохнула. — А то Зельда собиралась скормить их нечисти после бала, и…

Глядя в лицо амадэя, она осеклась.

— Кира в порядке, — тихо сказал Арон. — Её родители — нет.

Таша потерянно приоткрыла рот. Не зная, что сказать — и даже что чувствовать.

Ну да. Киру ведь планировали принести в жертву во время магического ритуала. И когда Зельда вывела Ташу из замка, чтобы та полюбовалась на охоту за Алексасом, время ритуала ещё не пришло.

В отличие от послебального ужина.

— Суд над Норманами уже был? — после очень долгого молчания спросила она.

— Будет через пару часов. Король благополучно очнулся. Своих покоев из-за слабости пока не покидал, но судить Норманов обещал лично. Впрочем, Кэйрмиль уже досмотрели, и невиновность Орека подтверждена. Досмотреть тебя у магов, увы, не вышло, но мне удалось убедить их в обратном. — Арон взглянул на янтарную подвеску. И правда: она же защищает от ментального взлома, и против Ташиной воли её не снять, а раз она спала… — Согласно их вердикту, твои воспоминания не разошлись с показаниями Кэйрмиль. Я проверил её воспоминания — о «Венце» ей не рассказали, а всем, кому наверняка было о нём известно, удалось уйти. Так что ты проникла в «Рассвет» за компанию с друзьями-колдунами, которых как раз очень удачно завербовали эйрдали. — Амадэй кивнул на какие-то бумаги, лежавшие на тумбочке подле кровати. — Копия протокола твоего досмотра. Чтобы ты знала, что рассказывать на суде.

Которую тебе, конечно, тоже удалось заполучить у магов-досмотрителей, мысленно добавила Таша. Как удалось убедить их вообще допустить тебя на досмотр.

Странно. Раз подвеска на ней, почему её не перенесло в штаб-квартиру «Венца»? Хотя да: наверняка чары на неё накладывал Лиар, и он же наверняка разрушил заклятие переноса, когда надобность в нём отпала…

— Значит, всё кончено?

— Да. Всё кончено. — Арон улыбнулся, но улыбка его не была весёлой. — Ты победила.

Таша смотрела на него, пытаясь понять причины муки в его глазах — и вспомнила кое-что ещё.

Поцелуй.

Сцена из очень далёкого прошлого.

— Ты ведь знаешь, — сказала Таша, когда молчание натянулось тугой струной, — что Лиар… что он был…

— В теле Алексаса? Знаю. Вернее, узнал, когда его увидел. — Улыбка Зрящего стала кривой. — Потому я и не мог тебя найти. Я думал, дело в кубке, но всё оказалось куда проще.

— Я… не думала, что такое может быть.

— Я тоже.

— Значит, Джеми жив? Двоедушие не кончилось?

— Да. Лиар ушёл почти сразу, как исчезла Зельда. Правда, не удержался, чтобы напоследок не пообщаться со мной. — Арон помолчал. — Потом в тело вернулись мальчишки. Оба живы и здоровы. Можно сказать, Лиар поставил рекорд: люди не раз менялись телами, но поменять две души на одну и потом благополучно вернуть их обратно…

— Это хорошо.

— Да.

Молчание.

— Значит, я — Лоура?

Даже слова звучали абсурдно.

— Не факт. Ты очень похожа на неё. Но ты — совсем не обязательно она.

— Похожа… Поэтому ты и полюбил меня… потом? — Таша вспоминала лето. — Потом, когда понял это? Ведь не внешне, а внутренне… сразу не поймёшь…

— Всё не так, Таша.

— Да. — Она отвела взгляд, глядя в окно. Странно, откуда эта горечь в душе? — Ты уже говорил это… летом.

Как здорово наконец видеть солнце. Солнце, которое сияет так же ярко, как до этой кошмарной ночи, где многие сорвали маски, слитые с кожей. Ведь что бы под ним ни произошло, солнце всегда будет светить так же безмятежно.

Она поймала себя на мысли, что ей становится ещё горше от этого осознания.

…«всё не так, Таша. Всё не так, как ты думаешь»…

Когда-то она боялась быть лишь разменной монетой в игре бессмертных. Теперь она знает правду — но та пугает её не меньше. Сколь изощрённая пытка, думала Таша; свести тебя с той, кого ты любил сотни лет назад — но не с женщиной, готовой принять твою любовь, а с девочкой, слишком юной даже для того, чтобы понять, что она влюбилась. Смотреть, как ты обрекаешь себя на то, чтобы быть ей отцом, не больше. Как мучаешься, когда она признаётся тебе в любви, обнимает тебя, просит быть с ней — так искренне, по-детски невинно, — а ты знаешь, что не смеешь, не посмеешь переступить черту…