Дожить до ноября - Кира Святова

Когда последняя пуговица была расстегнута, открылась грудь женщины, покрытая жуткими символами, вырезанными ножом. Они были свежими, неровными, будто нанесенными в спешке.

— Опять… — пробормотал Август и Пабло почти одновременно.

В наступившей тишине было слышно только шуршание снега под ногами.

Мы задержались на месте преступления около двух часов, медленно собирая улики. Снег тихо падал, покрывая землю белым саваном, будто пытаясь скрыть следы трагедии. Время словно замедлилось. Окружающий мир замер, сосредоточив всё внимание на маленьком черном пакете в центре поля.

Когда приехала скорая, тишина вдруг разбилась. Санитары начали грузить тело, а я стояла в стороне, пытаясь собраться с мыслями. Однако внезапно всё внимание переключилось на другой звук — визг тормозов. На дороге показалась машина ярко-красного цвета, нарушая белоснежную гармонию окружающего пейзажа.

Машина резко остановилась у самого края огражденной зоны. Дверь со стороны водителя распахнулась, и из неё вышел пожилой мужчина. Его седые волосы трепал ветер, а в руках он держал потертую шляпу, которую сжимал так, будто она была последней ниточкой, связывающей его с реальностью. Его лицо было бледным, дыхание сбивалось, руки мелко дрожали, как у человека, долгое время находившегося на морозе.

В его глазах плескался страх, предчувствие, будто он уже знал, что сейчас услышит. Один из полицейских подошел к нему и, сказав пару слов, осторожно подвёл к носилкам. Старик неуверенно шагнул ближе, словно боясь увидеть то, что скроет от него покой. Констебль приподнял молнию на пакете, и на несколько мгновений всё замерло.

— Это моя дочь… — выдохнул он, и мир вокруг словно рухнул вместе с ним.

Мужчина опустился на колени, крепко прижимая шляпу к груди, как будто пытался защититься от реальности. Слёзы катились по его морщинистым щекам, и с каждым новым всхлипом его боль становилась всё более ощутимой.

— Это моя дочь! — крикнул он, его голос эхом отозвался в окружающей тишине.

Я смотрела, как его горе разрасталось, словно холодный туман, поглощая всё вокруг. Каждый крик заставлял меня сжиматься внутри. Это был момент, в котором всё человеческое страдание сконцентрировалось в одной точке. Я чувствовала его боль почти физически, словно она передавалась через ледяной воздух, проникая прямо в сердце.

Двое мужчин, санитары или полицейские, подошли к старику, осторожно подняли его и, обменявшись короткими словами, повели к машине. Он шел, едва передвигая ноги, опустошенный, словно тень самого себя. Я смотрела, как он садился на пассажирское сиденье, а другой мужчина занял место за рулём. Правильное решение: в таком состоянии ему нельзя вести.

Я долго стояла, не в силах оторваться от этой сцены, пока не почувствовала лёгкое прикосновение на плече. Я обернулась и увидела Августа. Его серые глаза изучали меня внимательно, холодно, но с каким-то скрытым любопытством.

— Плачешь? — спросил он, склонив голову набок.

Я растерялась. Слёзы действительно стекали по моим щекам, но я этого даже не заметила. Быстро стерла их краем шарфа и глубоко вдохнула, пытаясь успокоить дрожь в голосе.

— Просто… — начала я, но голос сорвался. Я с трудом продолжила: — Не хочу испытать то же самое. Это как… как будто он потерял всё.

— Людские жизни хрупки, — тихо ответил Август. — За каждой не уследишь.

— Это жестоко, — возразила я.

Его рука всё ещё лежала на моём плече. Ее леденящий холод проникал даже сквозь верхнюю одежду. Я резко убрала её и отвернулась, чувствуя, как внутри поднимается раздражение.

Август не стал задерживать меня.

— Это реально, — бросил он мне вслед тихо, но с такой твердостью, что его слова будто высекли лёд в воздухе.

Я пошла к машине, возле которой уже стоял Пабло. Он смотрел на меня с легким сочувствием, но ничего не сказал. Садясь в машину, я краем глаза заметила Августа. Он стоял неподвижно, всматриваясь куда-то вдаль, словно видел за горизонтом что-то, что было недоступно остальным.

Август.

Всю дорогу домой в салоне царила тишина. Время за полночь, и даже Пабло, обычно болтливый и саркастичный, молчал, задумчиво постукивая пальцами по дверной ручке. Ленор выглядела усталой, но хранила упрямую стойкость, периодически бросая взгляд на Августа в зеркало заднего вида.

Когда мы прибыли к ее дому, Пабло, как и было решено, пересел в свою машину, чтобы проследить за безопасностью Ленор. Я наблюдал, как она скрылась за дверью, прежде чем окончательно остаться один в тишине ночного города.

Дома я избавился от пальто, перекидывая его через спинку стула. Оно давно утратило свою практическую функцию, служа лишь прикрытием для моего образа среди смертных. Шаги в мягких туфлях глухо раздавались в полутемных коридорах, пока я не спустился в подвал. Устроенный в винтажном стиле, подвал напоминал винный погреб со множеством деревянных полок. Я выбрал бутылку выдержанного шотландского виски, который, как я решил, составит мне компанию этой ночью.

Библиотека встречала меня теплом мягкого света настенных ламп и запахом старых книг. Дубовые стеллажи, уставленные томами, тянулись к самому потолку, а уютное кресло с кожаной обивкой ожидало у камина. Виски звеня наливался в стеклянный стакан, оставляя за собой след золотистого янтаря.

Я принялся за работу. Первая книга, вторая, третья — я жадно перелистывал страницы, отмечая на бумаге всё, что могло быть связано с руническими знаками, найденными на теле. Пособия по таро, энциклопедии древнего мира, даже ведьминский гримуар — ничего не давало ясного ответа.

Я взял в руки листок с изображением рунического става. Линии казались знакомыми, но размытыми. Это была задача на терпение. Я углубился в изучение рун.

Первой нашлась руна Наутиз — символ трудностей и уроков, преподанных жизнью. Ее присутствие указывало на важность испытаний.

— Какой урок могли получить эти девушки? — пробормотал я, делая глоток виски.

Следующая руна Турисаз воплощала силу и устранение препятствий. Ее энергичное значение резко контрастировало с мрачной смертью жертв.

Когда я наткнулся на Лагуз, руна подсознания заставила задуматься. Она казалась мне странной. Среди рун агрессии и силы эта выделялась, словно намекая на что-то сокровенное.

Последней я нашел Вуньо, символ счастья. Это сбило меня с толку.

— Счастье? — произнес я в голос, глядя на листок.

Может быть, убийца верит, что его действия приносят счастье обществу? Возможно, это способ оправдать свои преступления перед самим собой.

Под утро виски закончился, а книги превратились в гору на полу. Я вышел из библиотеки, оставляя за собой тяжелый запах бумаги и алкоголя.

Внезапно резкий звонок телефона вывел меня из полусонного состояния. Я поднял трубку, не ожидая ничего хорошего.

— Алло? —