Налини Сингх - Ангельский заложник
— В этом танце есть удовольствие. Удовольствие, которого тебе не понять.
Она догадывалась, что между Моник и Фредериком эти нездоровые отношения возникли задолго до Обращения.
Фредерик продолжал буравить Жанвьера взглядом.
— Каково бы ни было удовольствие, боль будет гораздо сильнее, потому что будет мучить его бесконечно.
— А если Назарах решит, что Моник ему не нужна? — шепнула она.
Он резко повернул к ней голову, и в формально вежливых глазах она разглядела безумие, которое заставило ее испытать страх перед тем, в кого он превратится с возрастом.
— Я уничтожу любого, кто попытается забрать ее у меня.
Эшвини ничего на это не ответила, но про себя подумала, что вряд ли Фредерик Бомон проживет долгую жизнь. Даже она со своими жалкими человеческими несколькими десятилетиями вполне может пережить его почти-бессмертие. Потому что никто не мог сравниться по силе с Назарахом, не считая одного из десяти архангелов, и если Фредерик этого не понимал…
Ледяные пальцы страха поползли вдоль ее позвоночника, когда Назарах поднялся и распахнул крылья — мерцающий янтарь и ужасающая красота, затмившие все в этом зале. Этот страх, он оказался полезен, Эшвини натянула его как щит против мощи ангела. Впервые она разглядела его истинное «Я», по-настоящему осознала, насколько он бесчеловечен, насколько далек от земной жизни.
Все они — и вампиры, и люди — представлялись ему всего лишь интересными, забавными или надоедливыми, в зависимости от настроения, игрушками.
— Обычно я не вмешиваюсь, — начал ангел, голос его был ровным… но в нем звенела сталь обнаженного клинка, — когда вампиры решают свои проблемы друг с другом. Но когда разногласия достигают подобного уровня, как сейчас, вы должны выносить их на мой суд.
Его взгляд нашел Антуана, затем Симону. И на нескольких долгих секунд они буквально оцепенели от ужаса.
— Конечно, — так же тихо продолжил он, — некоторые из вас, похоже, думают, что справятся лучше ангела, живущего семьсот лет. Правда, Симона?
Пальцы Симоны тряслись так сильно, что красная жидкость расплескалась на скатерть, когда она поставила бокал на стол.
— Сир, я никогда…
— Ложь, — оборвал ее Назарах, — это то, что я презираю сильнее всего.
— Сир, — подал голос Антуан, в защитном жесте положив ладонь поверх руки своей спутницы. — Я готов нести ответственность за все. Я — самый старший.
Янтарные глаза Назараха запылали, когда он обратил взор к Антуану.
— Как всегда благороден, Антуан. А она продала бы тебя, будь у нее такая возможность.
Антуан позволил себе чуть улыбнуться.
— У всех у нас есть маленькие слабости.
Назарах расхохотался, и в его смехе были даже проблески веселья, только это было веселье бессмертного, нож, который наносил кровоточащие раны.
— Я рад, что Кэллан не сумел тебя убить. — Он обернулся к очередной жертве. — Молодой лев… не очень хорошо охранял то, что следовало беречь. — Ангел погладил волосы Моник в молчаливой беспощадной насмешке.
Взгляд Кэллана пронзил Жанвьера.
— Я слишком доверился. И не повторю эту ошибку вновь.
— Эта ошибка, — поправил его Жанвьер, беззаботно пожав плечами, — спасла твою шкуру.
Лицо Назараха не изменилось, но от голоса словно повеяло морозом.
— Каджун прав. Ты взял то, что принадлежало мне. Почему мне не следует содрать с тебя кожу живьем?
Кэллан поднялся, затем рухнул на одно колено.
— Примите мои глубочайшие извинения, сир. Я… переусердствовал в своих попытках доказать, что могу служить вам лучше тех, кто принимает свое положение как должное.
На секунду повисла тишина, и Эшвини поняла, что сейчас будет оглашен вердикт.
Пока крылья Назараха с тихим шелестом сворачивались за спиной, в зале никто не осмеливался дышать.
— Симона, — произнес он обманчиво мягким голосом. — Иди сюда.
Стройная женщина встала, дрожа так сильно, что едва удерживалась на ногах. Антуан поднялся вслед за ней.
— Сир, — начал было он.
Назарах резко мотнул головой.
— Только Симона.
Антуан открыл было рот снова, но ангел отрезал:
— Я не проявлю милости даже для тебя, Антуан.
С явной неохотой тот опустился на свой стул.
«Так вот какова, — подумала Эшвини, — цена бессмертия. Отказ от части души». Она смотрела, как Симона добралась до ангела, но прежде чем вампирша опустилась на колени, тот сжал ее плечо и наклонил свою голову к ее уху.
Никто не узнает, что он сказал ей. Но когда она повернулась к сидящим за столом, лицо ее было мертвенно бледным, щеки — запавшими. Правая рука ангела оставалась на ее плече, когда он встретился глазами с Антуаном.
— Кажется, Симона будет моим гостем в течение следующего десятилетия. Она согласилась, что ей необходима пара уроков, как надо вести себя с ангелами.
Лицо Антуана стало жестким, но он промолчал.
— Ты останешься мне верен, Антуан, — тихий приказ, жесткое предупреждение, когда пальцы скользнули по белой щеке Симоны. — Верен до гроба.
— Сир, — Антуан склонил голову, не глядя на женщину, которую называл своей.
Но Назарах не закончил.
— За твой проступок я не лишаю тебя жизни, но отпрысков твоих детей это не касается. Больше не будет вампиров из рода Бомонов в течение двухсот пятидесяти лет.
Фредерик выдохнул, и Эшвини знала, почему. Ему только что сообщили, что у него не может быть детей, если, конечно, он не хочет наблюдать, как они умирают. А так как вампиры были фертильны только незначительное время после Обращения, это означало, что ребенка у него не будет вообще никогда.
Кэллан оставался неподвижным все это время, но поднял голову, когда ангел произнес его имя.
— Если ты хочешь, чтобы твой поцелуй оставался в Атланте, то должен подписать новый Контракт. Еще один век службы.
Это казалось легким наказанием, в конце концов Кэллан стремился именно выслужиться перед Назарахом. Но видя, как ангел поглаживает голову Моник, Эшвини поняла, что он догадался об искре, пробежавшей меж красавицей-вампиршей и лидером поцелуя. И Назарах будет использовать это знание, чтобы мучить Кэллана всякий раз, как ему вздумается.
В эту ночь крови не будет. По крайней мере, явной. Но Эшвини, наблюдая, как Симона опускается на колени по другую руку Назараха, никак не могла избавиться от мысли о том, что из некоторых ран льется кровь — незримая, которую невозможно смыть ни с человеческих рук, ни с мраморных полов. Молчаливый крик Симоны уже вплетался в изящные арки ангельского поместья.
