Зеркала - Дмитрий Арсеньев
Никогда не думал, что так здорово лежать в постели и слушать, как тебе читает вслух любимая девушка. Я чувствовал себя ребёнком, захотелось прижаться к ней.
– Марина, я думаю, когда ты станешь мамой, то твои дети будут с удовольствием слушать, как ты читаешь. Мне прямо самому захотелось стать ребёнком.
Она прервалась, улыбнулась. Мне хотелось прикоснуться к ее губам своими.
– Не думаю, милый, что я заведу когда-нибудь детей. У меня есть куча племянников. Вот их мне хватает, когда я приезжаю домой и навещаю сестру. Я их очень люблю, но своих не хочу.
– Ну не зарекайся. Мне одна девочка сказала однажды: «Когда я родила, вдруг поняла, что все-все, что было раньше, – тусовки, посиделки с подругами, гулянки, покупки шмоток, – это настолько ненастоящее. Что только ради ребенка и стоит жить».
Она немного картинно наморщила нос, давая мне понять, что остаётся при своём мнении.
– Каждому своё, Дима.
Посмотрела на меня изучающим взглядом и сменила тему.
– А у тебя вот это полоска светлая между усами и губой. Это так растёт или ты сам делаешь?
– Сам делаю, детка, бритвой. А что?
– Ну, просто… её так хочется целовать…
Я прижал к себе её раскрытые губы. Воздух, который она выдыхала, был такой вкусный, что всё внизу захотело быть максимально ближе, глубже. В ней. Руки сами перевернули ее вниз и крепко зажали запястья над головой. Недочитанный «Незнайка» постепенно сползал к краю кровати, ещё, ещё, да так и свалился на пол (совсем как в сюжете книги, где ракета упала на Луну со всеми находящимися в ней маленькими человечками), смяв как будто для закладки страницу почти пополам. Жаль, мы так и не дочитали её потом…
***
– Марат, пойми, я не знаю, что мне делать. Я дёрнул Лину назад к себе, пообещал быть вместе, постепенно съехаться, если всё наладится, создать семью… А сейчас я люблю другую. Марину. Я не знал тогда, что ее встречу. Вернее… Я думал, что, ну, мы потрахаемся разок, и всё. Она просто… Ну, я как будто всегда такую хотел. Не смог устоять тогда. Не предполагал, что она мне будет нравиться, а я ей. Это затягивает. Она меня затягивает. Всё сильнее. Она как будто знает, что мне говорить и как. Никогда не лезет, не упрекает. Всегда вежливая, доброжелательная. Противоположность Лине.
Тишина в трубке прервалась долгим вздохом.
– Дима, что ты от меня хочешь услышать? Ты должен быть мужиком! Всё точно решить и сказать той, с кем не хочешь быть, как есть. Нельзя сидеть на двух стульях долго. Марина, она кто такая? Сколько ты её знаешь? Месяц? Уверен в ней?
– Нет, Марат. Не уверен.
– А Лину сколько знаешь? Кто выберет за тебя? Только ты!
Марат, один из лучших моих друзей, был темпераментным и категоричным, как все чеченцы. Когда моя мама узнала, что я с ним дружу, очень испугалась.
«Сынок! Он же чеченец! Вдруг он тебя хочет использовать? А вдруг он отберёт у тебя машину или сделает так, что ты будешь ему должен, и вообще всё заберёт? Вон в телевизоре рассказывали…»
Мама, мама… Когда твой сын, спустя год, будет опускаться на дно ада, который будет сам создаваться у него в голове в свободные от работы минуты и часы, именно этот человек будет вытаскивать меня оттуда.
«Я буду тебе звонить утром, в обед, вечером. Ты должен со мной говорить. Ты должен брать трубку. Я так буду делать. Знаешь, почему? Потому что я через это проходил когда-то, и рядом не было человека, чтобы меня слушал…»
Это будет потом. А сейчас, когда вибрировал телефон, я смотрел на WhatsApp, с радостью видя сообщения от Марины и с раздражением, когда убеждался, что они от Лины…
***
Лина умела быть и радостной, и ласковой. Но она также была очень подозрительной, а я, в свою очередь, не отличался верностью ей. Я не могу вам внятно объяснить, дорогие читатели, почему с одной постоянно изменяешь, а с другой хочется быть чаще, чем даже с собственным сыном. Я не знаю почему. Просто это так. Для меня необъяснимо. Наше общение с Линой смешивалось в воистину взрывоопасные отношения, когда всё могло вспыхнуть в любой момент. По любому поводу. Например, «случайно» найденные волосы на полу в ванной. Или, прежде чем взять мою массажную расчёску, она часто смотрела её на свет, чем уже начинала меня бесить. Конечно, тут виноват был только я. Мои походы налево и провоцировали её ревность, что потом выливалось в совершенно дикие фразы: «А что это ты рубашку белую надел? На свидание собираешься?» И сейчас это всё постепенно возвращалось. Меня мучили совесть и собственное малодушие. Я не мог вот так бросить её, хотя с каждым днём тяготился этими встречами. Каждый день добавлял негативных контрастов в наше общение, особенно после часов, проведённых с Мариной.
Но я помню, Лина, твою любовь. Спустя семь месяцев после этих событий, после того, как я тебя предал, нарушив свои обещания, ты написала и попросила поднять тебе в квартиру из машины зимние колёса. И когда я уходил (и ты знала, что я иду к другой), остановила меня и прижала мою ладонь к своей щеке. Я помню твой взгляд. Я тебя предавал часто, но ты меня ни разу за всё то время, что была со мной рядом. Я это помню, Лина. И это одно из главных воспоминаний о тебе…
…Мне хотелось двигаться, двигаться, двигаться, периодически прижимая её к себе, видя по её широко открытым глазам, как она наслаждается нашим отражением в зеркале напротив, моими движениями, своими ощущениями от этих движений внутри.
Комод был нашим любимым с Мариной предметом интерьера. Таким эксклюзивным. Не на каждый день. Я выдвигал нижний ящик, чтобы она, сидящая на нём, могла упереться ногами, но вот по высоте он был мне самую малость великоват, поэтому и приходилось стоять немного на цыпочках, как девушке, что целует своего рослого парня.
Сейчас я набирал скорость, как локомотив, и «пар» от этих быстрых движений выходил протяжным стоном из её губ. Я чувствовал кожей внизу летевшие мелкие брызги, как от морских волн, разбивавшихся в штормовой день об волнорез набережной…
Когда-то я читал рассказ Януша Леона Вишневского,
