Каторжанка - Даниэль Брэйн
За какие-то полчаса с момента, как я открыла глаза, все мои прожекты пошли прахом.
Священник велел мне встать на колени, его не смущало, что я толком не одета, он даже не отвернулся, пока новая служанка набрасывала на меня накидку. Он помахал надо мной руками и прочел краткую молитву — я не разобрала его бубнеж, я и не слушала, только сжимала что-то тяжелое и теплое в кулаке и думала, как это надежно и незаметно спрятать.
Священник ушел, забрав с собой Наталью, и больше я ее не видела. Вторая служанка начала собирать мои вещи, монахиня вручила мне грубое темно-серое рубище, смотря на меня с сочувствием и явно не понимая, откуда радость на моем лице. Одежда теплая! Я пальцами ощущала, что она из той же шерсти, что и мои гетры, панталоны и лонгслив. И я позволила служанке натянуть на себя рубище, оказавшееся вполне удобным платьем, а затем она кое-как подколола мне косы, оставшиеся нерасплетенными с вечера.
Затем монахиня увела и меня, и оставшееся время я провела в молельне. Опять бубнеж, опять стояние на коленях, причем монахиня и священник стояли на ногах, и занята я была не молитвой, а тем, что впитывала тепло, как земля воду. Когда же еще я смогу согреться и что мне делать теперь?
Ни священник, ни монахиня не дали понять, что со мной что-то не так. Руку совать в огонь возле статуи Всевидящего меня не просили, и я воспользовалась тем, что на меня наконец никто не смотрит, и опустила подарок Натальи за пазуху. Я так и не рассмотрела, что это, он провалился к поясу и застрял там, я ощущала тепло и тяжесть при каждом своем движении. Молитва закончилась, священник дал мне маленький позванивающий мешочек и завернутый в тряпку кусок хлеба — довольно большой, но сыт не будешь. Меня вывели в зал перед главным входом, пришла служанка и, накидывая на меня мой бабий плащ, шепнула:
— В сундуке, ваше сиятельство. Храни вас Всевидящий.
Я благодарно улыбнулась. Эту женщину, скорее всего, мой отец приставил следить за Натальей, но она пренебрегла его указаниями и сложила все, что я приготовила в дальний путь, в сундук. Может, Наталья успела ей что-то шепнуть. Я хотела на это надеяться…
Отец не пришел со мной проститься. Мешочек я сунула за пазуху, хлеб передала монахине, она не возражала. Открылись двери, и я под конвоем служителей Всевидящего вышла к двум ожидающим меня стражникам.
Ни экипажа, ни завалящей телеги, только сумрак, ветер, холод и туман из углов.
Побег.
Да, у меня лишь немного денег и подарок Натальи. Она сказала — я не выживу без него, значит ли это, что в этой вещи — моя сила? Что за сила, как работает — в моей памяти не было ничего. И тело ничего не подсказывало, кроме как напоминало, что тяжелая теплая штука стала еще горячее. Она работала как грелка, и я не мерзла, спокойно шла, невзирая на ледяной ветер.
Так вот как Аглая справлялась с холодом? Моей внезапной нетерпимости к климату очень удивилась Наталья, привыкшая, что графиня не трясется даже в тонкой шелковой тряпке. Это действие моей силы, моего колдовства или штуки, которая жжет теперь уже в полную силу мой живот?..
У меня есть еще драгоценности — в сундуке, но где он, я не знаю. Возможно, его давно увезли и сейчас грузят на на корабль. У меня есть ноги, подарок Натальи и мой собственный дар, и желание жить. Нет паспорта, почти нет денег, нет понимания, куда бежать и что делать. Была не была? Надо дождаться подходящего уголка с укромным туманом. И поскорее, пока не ушли утренние сумерки.
Роба, которую на меня нацепили, не доставала до земли сантиметров десять. Я была одета уже не как аристократка, а как простолюдинка, и в этом были сплошные плюсы: одежда не продувалась ветром, не стесняла движений, позволяла относительно беспрепятственно передвигаться. Вокруг нас не было никого, если не считать попадающихся иногда извозчиков, редких прохожих — молочников или возвращающихся досыпать повитух, и далеких городовых, или как здесь назывались местные полицейские. Мы никого не интересовали.
Священник и монахиня шли позади, стражники впереди. Мне казалось странным такое обеспечение моей сохранности, но спорить с ними по поводу разумности сего действа — избавьте, я же не дура. Сделав вид, что мне что-то натирает ногу, я подотстала от стражников метра на два и заставила священника и монахиню тоже увеличить между нами расстояние: так у меня появлялось пространство для маневра. Усыпляя возможные подозрения. я выждала какое-то время, минут пятнадцать, может, больше, чтобы все привыкли: дамочка капризничает. Она не привыкла гулять изнеженными ножками.
Наверное, все должно было выглядеть иначе: скопление народа, совсем как на казни, церемонии, барабанная дробь. Граф фон Зейдлиц говорил, что после казни пройдут еще сутки, прежде чем я покину родной дом, но ветер — и я уже слышала, как ревет море — смешал все. И где-то сейчас торопливо ломали шпаги, а может, и нет, кому нужны ритуалы, когда нет времени, а я шла по городу к собственной плахе.
И не видела пока ни единого места, куда я могу свернуть. Были дворы, и туман в них заманивал, но я опасалась, что они не проходные. Туман лежал нетронутый, что означало — ловушка, туда нельзя. Переулок, мне нужен…
Я не увидела, что переулок есть, я услышала, как где-то там, за туманом, процокала лошадь. И кинулась туда, не медля больше ни секунды.
Я моментально потеряла ориентацию. Мне ничего не было видно на расстоянии вытянутой руки, но я не сбавила скорость, рискуя со всего маху налететь на каменную стену. Так почти и получилось — какой-то уступ возник прямо перед глазами, но я успела пригнуться и проскочить.
Вслед мне неслись крики и проклятья.
— Держи ее!
— Берегись, она клятая!
— Хватай, хватай девку!
Вот так, думала я, выбегая на соседнюю улицу. Уже «девка» — все мои привилегии остались в отцовском доме. Меня поймают, и мне не поздоровится. Я дала себе буквально мгновение осмотреться и тут же нырнула в новый туман слева метрах в двадцати.
Я, конечно, оторвалась, сработал фактор внезапности. Никто не ожидал, что графинюшка сделает ноги так резво. Но это не значило, что погони нет и меня оставят скитаться по городу; больше того, погоню я уже слышала, они проскочили переулок и пытались понять, куда же я делась.
—
