Рейчел Уорд - Числа. Бесконечность
— Нет.
— Это входит в процедуру оценки вашего состояния, — ровным голосом говорит Ньюсам. — Важный компонент лечения. Только и всего. Расслабьтесь. Попытайтесь расслабиться. И не двигайтесь, еще раз прошу.
Я не двигаюсь, а что мне остается? Челюсти сжаты, руки-ноги напряжены. Ассистенты опутывают меня всё новыми проводами. Голову мне можно и не брить: большая часть волос сгорела, когда я упал в огонь в ту ночь, когда погиб Джуниор, а остатки настолько короткие, что они без проблем прикладывают к моему черепу электроды. И еще они налепляют их на грудь, чтобы наблюдать за работой сердца. Присобачивают датчики к кончикам пальцев. Да что, в конце концов, тут происходит?! Похоже на эпизод из фильма про шпионов. Не это ли делают в кино, когда хотят узнать, лжет человек или говорит правду?
— Эй, хватит! А ну прекратите!
Что-то не так. Решительно не так.
Ньюсам притащил два стула и поставил их в метре от меня. На один уселся сам, другой занял
Седой. Он все еще не сказал ни слова. Но его глаза… эти черные глаза… и это число… я не могу отвести от него взгляда.
— Сейчас я задам вам несколько вопросов, — говорит Ньюсам, — и хочу, чтобы вы ответили на них. Отвечайте то, что первым придет в голову.
— Хорошо. — Внутри у меня все вскипает. — Развяжите ремни.
— Что?
— Это первое, что пришло мне в голову.
— Я еще не начал. Я не задал вам вопроса.
Похоже, он раздражен. Но он первый начал всю эту чехарду с ремнями и присосками. Пусть не думает, что я буду ему помогать.
Он поворачивается к ближайшей группе мониторов и давит на какие-то кнопки. То и дело подносит руку к голове и заправляет волосы за ухо — густые каштановые волосы, которые могли бы быть у человека лет на двадцать моложе. Парик. Зуб даю, это парик.
— О чем вы думаете? — спрашивает он.
Я медлю с ответом, и он начинает наседать:
— Какие мысли одолевают вас сейчас? Вот сейчас. — Он щелкает пальцами у меня перед лицом.
— Да так… думаю вот, кто вас подстриг?
Один из ассистентов издает сдавленный смешок. Кажется, уголок рта Седого тоже чуть подергивается, но я не могу сказать наверняка. Ньюсам слегка щурится, и лицо его чуть розовеет. Он отворачивается и делает вид, что смотрит на мониторы, затем возвращается ко мне.
— Как вас зовут?
Начнем с детсадовского уровня.
— Адам.
— Адам, а дальше?
— Адам… Марш.
Фамилия моей мамы была Марш. Значит, я тоже Марш? Не помню.
— Сколько вам лет?
— Восемнадцать.
— Когда вы родились?
— Двадцать второго августа две тысячи десятого года.
Что-то я по-прежнему помню четко, что-то нет.
Он больше не смотрит на мониторы. Все его внимание сосредоточено на мне.
— Где вы родились?
— Не знаю.
— Что вы видите, когда смотрите людям в глаза?
«Не говори. Никогда не говори».
— Ничего.
— Ложь, — не поднимая глаз, говорит ассистент, что стоит ближе всех к монитору.
— Вы слышали, Адам? Попытайтесь говорить правду. Итак, что вы видите в глазах у людей?
— Черный кружок поменьше, цветной кружок побольше, белок.
— Вы видите кое-что еще.
— Это был вопрос?
Похоже, я его конкретно довел.
— Я знаю, что вы видите кое-что еще, — говорит он, подчеркивая каждое слово. — Что именно, Адам?
Мы и так находимся лицом к лицу, а теперь он наклоняется еще ближе. Вопросы и ответы сыплются градом.
— Ничего. Ровным счетом ничего.
— Вы видите числа, Адам?
— Нет.
— Ложь, сэр.
— Вы видите числа?
Не говори.
— Нет.
— Что ты видишь, ублюдыш пузырчатый? Что? Говори!
Дядя слетает с катушек.
В нашу милую беседу вступает Седой. Он поднимается со стула и кладет руку Ньюсаму на плечо.
— Все отлично, Ньюсам. Сделайте передышку.
— Что? — не понимает Ньюсам.
— Сходите проветриться.
— Не вижу необходимости.
Он сбрасывает руку Седого.
— Это приказ! — рявкает Седой.
Они становятся друг напротив друга, мгновение никто не произносит ни слова. Затем Ньюсам сдается. Он неодобрительно кривит рот и с гордым видом вышагивает из комнаты, жестом велев ассистентам следовать за ним. Дверь закрывается, и мы с Седым остаемся наедине.
Он пододвигает стул ко мне и приближает свое лицо к моему.
— В этом нет ничего плохого, — произносит он.
— В смысле?
— Нет ничего плохого в том, чтобы открыться.
Не знаю, что сказать. Если я ввяжусь в разговор, он может подумать, что нам есть о чем говорить.
— Я знаю, каково это, — говорит он. — Быть не таким, как все. Хранить секреты. Но некоторые секреты — как раковая опухоль. Они разрушают человека изнутри. Нет ничего постыдного в том, чтобы открыть такой секрет.
Неужели я проговорился? Числа — это секрет? Не помню. В памяти большущие пробелы. Помню детство с мамой, помню годы с бабулей. Смутно помню, как очнулся в этом месте. Мама и бабуля умерли, но что произошло с той девушкой? Той, которую я обнимал у костра? Я не знаю, кто это был. Или есть.
— Я могу помочь тебе, Адам. Ты ведь хочешь снова увидеться с Сарой, не так ли? Она здесь. Я могу вернуть тебя к ней, если ты будешь с нами сотрудничать.
Сара.
Светлые волосы и голубые глаза. 2572075. Это и есть Сара?
— У нее ярко-голубые глаза? — Вопрос срывается у меня с языка, прежде чем мозг успевает дать ему команду держаться за зубами.
На миг Седой нахмуривается, затем откидывается на спинку стула, складывает руки на груди и улыбается.
— Голубые глаза? Да. Да, это она, дружище. И если ты хочешь снова заглянуть в эти голубые глаза, прекращай свой цирк и отвечай как положено. Все зависит от тебя, Адам. Так что, я зову Ньюсама?
Сара
Я так и не заснула.
Дверь камеры отворяется, и внутрь вкатывают тележку с завтраком. Толкает ее тот же самый рядовой, который вел меня от лифта до камеры. Он не смотрит на меня. На тележке чай, молоко и тосты. Я не голодна, но понимаю, что нам надо поесть. Говорю:
— Вчера ночью… я слышала чьи-то голоса и шаги в коридоре.
Он оборачивается через плечо на открытую дверь, затем закрывает ее.
— Снаружи дежурит охрана. Это для вашей же собственной безопасности. Наверно, у них просто была пересменка.
Просыпается Мия. Она открывает глазки и осматривается. При виде рядового она тут же ныряет обратно под одеяло. Я подхожу к кровати, отгибаю уголок одеяла и поднимаю Мию.
— Доброе утро, солнышко, — бодрым голосом говорю я. — Кушать хочешь?
— Где папа?
Смотрю на рядового, потом снова на Мию.
