Средь бала лжи (СИ) - Сафонова Евгения

Таша рванула к нему, когда чьи-то руки бесцеремонно перехватили её за талию.

— Спокойно, Ваше Высочество. — Андукар железной хваткой прижал её к себе. — Думаю, до этого у вас было достаточно времени для общения.

— Алекса…

— Молчать. — Подчинившись одному короткому слову Зельды, Ташины челюсти сжались до боли в висках. — Буду кратка. Алексас Сэмпер, я обвиняю тебя в пренебрежении законами гостеприимства и плетении заговора под крышей дома, давшего тебе пищу и кров, а также лицемерии, лжи и попытке убийства. Ты будешь казнён через охоту. Таков приговор мой, Кейзелиды Меридон Эйрэн, Возлюбленной Богиней, законной владычицы человеческих земель, справедливым судом за содеянное тобой зло и лиходейные помыслы. Ибо я есть карающий меч. Ибо моими руками вершится высший суд.

Алексас слушал спокойно. Он не дрожал, когда Ташу колотило — не только от холода. Тонкий, прямой и изящный, он вглядывался в лицо Зельды, и его мерное дыхание светлым маревом уносилось к звёздам вечной ночи.

— Тебе даётся десять минут форы. От тебя потребуется лишь бежать, — сбившись с холодно-официального, Зельдин тон сделался почти доброжелательным. — Чем быстрее побежишь, тем больше времени выиграешь до смерти. Противомагические наручники останутся на тебе. Иногда мы освобождаем пленников, так интереснее, но после твоей выходки на тренировке… Не хочу, чтобы кто-то из моих подданных пострадал. — Ведьма помолчала. — Ты имеешь право на последнее желание. Любой безобидный каприз, который я позволю.

Глядя ей в глаза без тени страха, Алексас чуть улыбнулся.

— Любой?

— Который я позволю, — повторила Зельда.

Наконец отведя взгляд от её лица, юноша посмотрел на Ташу.

— Отпустите её, — сказал он негромко.

— Ты считаешь это безобидным капризом?

— Отпустите её, пока я не уйду. Я хочу попрощаться.

Послышались скабрезные шепотки. Смешки. Губы Зельды скривила улыбка.

— Что ж… — она мельком оглянулась. — Андукар?

Эйрдаль разжал руки — и Таша упала в снег.

Она подняла голову. Оглядела эйрдалей, колдунов, оборотней и амадэя: безнадёжно пытаясь придумать хоть что-то, чем она могла бы навредить этой компании.

Взглянула в лицо Алексаса. Очень спокойное, немного печальное.

Он не боялся — он ждал. Ждал последних в его жизни слов. От неё.

Последние. Бесконечно страшное слово. В нём — ветер отчаяния, могильный холод, надгробные камни… но этого просто не могло быть. Она? Видит его в последний раз? Сказки. Чепуха.

С тех пор, как закончилась жизнь, в которой она была Таришей Альмон Фаргори, Алексас всегда был рядом. И даже сейчас она была уверена: всегда будет.

Таша медленно встала. Отряхнув ладони от колючего снега, сделала шаг вперёд.

Шаг. Оборот. След…

Она не могла поверить, что видит его в последний раз.

Так же, как когда-то она думала обо всех каменных крестах из своего сна.

Шаг.

Ночь, лес и нечисть вокруг отступили, растворяясь в вихре воспоминаний: Алексас, щекочущий ей пятки, пока она не хочет просыпаться, Алексас, обнимающий её, пока она плачет, Алексас, летящий с ней в танце, Алексас, поднимающий её к небесам, Алексас, Алексас, Алексас…

Мир перестал существовать. В мире остались лишь они двое. И в этот миг Таша со всей отчаянной ясностью поняла ту простую вещь, которую могла понять давным-давно. Которую поняла, наверное — да только маленькая девочка, засевшая в глубине её сознания, отказывалась её принимать.

Но здесь, в последний час, в последний шанс, этой девочке не было места.

Таша сделала ещё шаг.

И побежала к нему.

Привстав на цыпочки, она посмотрела в его глаза, казавшиеся почти серыми: в звёздном сумраке золотой ободок в них выцвел вместе с синью. Обвила руками шею, обняв крепко-крепко.

Коснулась губами его губ.

Держать бы его, держать и никогда не отпускать: до последнего мига, до последнего вздоха…

— Я люблю тебя, — не отстраняясь, выдохнула она.

Он не ответил на поцелуй. Ответом ей был один лишь странный, судорожный выдох. И когда, вновь коснувшись земли полной стопой, Таша увидела его лицо — она увидела, как светлеют его глаза и ширится улыбка.

Улыбка человека, который получил всё в этом свете.

Алексас нежно коснулся ладонью её щеки. Провёл кончиками пальцев от скулы до подбородка. Дотронулся до приоткрытых губ.

— Спасибо, — сказал он.

Обняв за плечи, прижал её к себе — уткнув лицом в холодную ткань его рубашки, заставив закрыть глаза…

…как раз в тот момент, когда Таша осознала, что руки его должны быть скованы.

Удивлённые крики нечисти обратились в дикие вопли в тот же миг, как волна ровного необжигающего жара окатила Ташу с головы до ног, а темнота перед глазами сделалась красной.

Щёлочками разомкнув веки, она повернула голову.

Алое пламя, ласкавшее их с Алексасом безболезненными прикосновениями тёплого шёлка, не растопило снега, не коснулось стволов замёрзших деревьев — но отслаивало плоть от костей, сжигая тела людей и зверей, крючившихся на земле в предсмертной агонии. Уже безмолвно: Таша помнила, что испепеляющий огонь сжигал лёгкие, как бумагу. Остался лишь один не-человек, стоявший в огне невредимым.

И этот не-человек смотрел на них с изумлённым ужасом.

— Не может быть, — прошептала Зельда.

— Не ждала? — спокойно, чуть насмешливо откликнулся Алексас.

Таша недоумённо, непонимающе взглянула в его лицо: такое близкое и родное…

…и какое-то другое…

…и неуловимо знакомое холодным сарказмом лёгкой улыбки…

— Кажется, я говорил, что лучше называть меня Алексасом, но не утверждал, что таково моё имя, — сказал человек, которому она только что призналась в любви. — Что с тобой, девочка моя? Ты будто чудовище увидела…

Он разжал руки одновременно с тем, как она отшатнулась.

— Лиар?!

— Срок-то подходит к концу, — протирая свой клинок, невзначай заметил Мечник.

Лезвие и так сверкало почти зеркальным блеском — но больше делать было всё равно нечего.

— Знаю, — спокойно откликнулся Арон.