Космическая шкатулка Ирис - Лариса Кольцова
И Ландыш знала, а может, видела, что он любовался ею, своей привычной женой как незнакомой феей источника из легенды других времён и нездешних народов. Вот такое сложилось у неё убеждение. Потому что она вдруг спросила, – Ты заметил, какое странное воздействие оказывает вода из тех водопадов не только на тело, но и на то, что к телу обычно не причисляют? Достаточно просто войти в радужное облако из брызг, даже не приближаясь совсем уж близко, потому что страшно, когда сверху на тебя падает такая водная махина, и ты словно обретаешь новую кожу и новые чувства? – Но она могла только предполагать, что он, часто бывая у Андрея, мог посещать и те места. Он же за всё то время, что навещал Андрея, не был там до того дня ни разу.
– Ты часто там бываешь? На водопадах?– спросил он.
– Да в первый раз и была. Фиолет совсем недавно их обнаружил в абсолютно безлюдной местности. Рассказал мне, а я и напросилась.
– И поэтому для волшебного их воздействия ты купалась там нагишом на глазах у Фиолета?
– Ревнуешь? С чего решил, что нагишом? А если и нагишом, то какое мне дело до Фиолета, если возникла такая возможность испытать на себе подвижность и дыхание воды, её возмущённые удары, что кто-то посмел встать на её пути, когда реально бьёт ледяным током каждый капилляр кожи, и ты выходишь из потопа как новорождённая. Сознайся, что ты ревновал меня к Фиолету? – опять прошептала она в уши. – Твоя ревность усиливает мою любовь к самой себе. А то я как-то не очень в себе уверена.
– Откуда я мог знать, что ты там купалась с Фиолетом? – отпирался он.
– Я же откуда-то знаю, что ты бывал у Андрея с целью испытать на вкус не только изыски чужеземной кухни и красоты природы, но и отведать любовных тонкостей, коими наделены златолицые шлюхи. О них всякому же известно. Даже здесь. Я, как и всякая любящая женщина, наделена особой интуицией. Другое дело, что не всегда хочется к ней прислушиваться.
– Не можешь ты ничего знать. И твоя игра во всеведение просто смешна. Ты сама ревнуешь к тому, что того не стоит.
– А ты разве не ревновал меня к Фиолету? Или он в твоём мнении достойный тебя соперник?
– Нет. Но ты достойна того, чтобы ревновать тебя ко всем. Ты стала совсем другой, чем прежде. И как-то незаметно это произошло. Я, как и ты, чувствую себя новорожденным.
– Ах, ты мой новорождённый бородач! – Ландыш дёргала его за бороду, не желая с нею мириться даже в силу необходимости.
– Прошлое окончательно стало, даже не пылью, а воспоминанием о собственной недавней запылённости незнамо чем. Ты как вешний ветер, Ландыш, начисто вымела из меня всё прежнее. Или как тот же водопад, омыла меня хрустальной и жёсткой водой забвения.
Это было начало их любви, взаимной с обеих сторон, возникшей лишь спустя два года их супружеской близости и рождения совместного ребёнка. Таким вот странным способом Фиолет заодно с Лотой посодействовали их подлинному уже единению, не только внешнему.
Явление Удачи с большой буквы для Лоты
Лота постепенно привыкала к жизни на чужом континенте. Отлично и быстро освоила язык. Она оказалась весьма способной ко многому, о чём не могла знать прежде в своей наивной первобытности, по сути-то. Она вышивала в салоне, где работали такие же, как и она. Спала в маленькой комнате, куда набивались несколько женщин, таких же, как она. Работая на износ, зарабатывая свои «много ню», она спала по ночам как убитая, и времени для телесной радости у неё не было вообще. Те женщины, кому не хватало этой телесной радости, на своё усмотрение посещали ночами «дом радости», который также посещали местные бородачи, прознавшие о том, какие специфические искусницы там есть. Оплата была небольшой, так что гораздо больше златолицых женщин привлекала чувственная составляющая интимного бизнеса. В основном там выставляли себя те, по мнению Лоты, кто были ленивы и мало что умели в сфере рукоделия и прочего текстильного искусства. Самой Лоте надолго пришлось забыть о любовных утехах, она уставала так, что едва доносила свою голову до тощей подушки. Даже её прежняя лачужка, обтянутая шёлком, казалась теперь райским дворцом, где она была одна, напоенная ароматом родной растительности, и где просыпалась под пение родных птиц. Половину из заработанного нелёгким, шёлково-воздушным лишь по видимости, трудом она была обязана отдавать общине. Чем больше она зарабатывала своих ню, тем больше отдавала. А те, кто мало работали и много любили, отдавали мало, а приобретали себе массу удовольствий, хотя без побоев и унижений не обходилось. Белолицые мужчины – бородачи часто были грубы, часто без причины злы, не только и страстны. Они непонятно чего порой хотели от хрупких златотелых женщин, обзывая их последними словами и предъявляя им нормы поведения, которых те не понимали. Иногда бедняжек и калечили, если не убивали порой, после чего их, тех, кто выживал после зверских избиений и прочей поножовщины, увозили через океан и где-то сваливали на родном уже континенте, поломанных, а то и с выбитыми зубами. Мечта о богатстве оборачивалась пожизненной трагедией или вовсе потерей самой жизни.
Умненькая Лота, наблюдая такое вот положение дел, не очень-то стремилась к утраченным утехам с мужчинами. Она чётко знала, чего она хочет. Она хотела большой дом и единственного мужчину с большим мужским достоинством, каким обладал Радослав. Мужчину не грубого, нежного, щедрого и способного на длительную привязанность. К тому же Лота любила мужчин умных. Такого определения как ум и образованность, она, возможно, и не знала, но качественную разницу между тёмным дураком и мужчиной
