Поваренная книга волшебной академии - Лариса Петровичева
Пончики, кстати, вызвали всеобщий восторг. Виктор даже попросил добавки — а наевшись, предложил делать такие пончики с более сытной начинкой. С луком и яйцами, например. Или с сыром и ветчиной. Или с мясом.
Но Джон Холланд, окутанный вечным презрением к миру, и романтическая нежность! Нет, невозможно. Когда я увидела его руки на талии той девушки, то мне захотелось протереть глаза. Сразу же вспомнилось, как он держал меня, когда я доставала ту бабочку — с такой силой и нежностью, которая заставляет замирать и покоряться.
Хватит уже. Я сердито осадила себя — сейчас надо думать не о руках ректора, а о том, куда могли сбежать мои родители. Впрочем, какая теперь разница… Они выкинули меня из дома и стали жить так, как хотели всегда: подальше от той, которую всегда ненавидели. Знать бы еще, в чем я провинилась — а я не знала.
Что-то словно толкнуло меня в плечо, и я подумала: не пойти ли мне на прогулку? В конце концов, я не обязана сидеть здесь, как в заточении. Это ведь выходные — выглянув в окно, я увидела, что дождь кончился, и компании студентов движутся в сторону города. Среди стайки барышень я заметила знакомую шляпку Веры и тоскливо подумала, что мы с ней, кажется, раззнакомились. Она приятельствовала со мной, когда ей нравилось чувствовать себя выше девчонки с чердака — но вряд ли она будет выше меня после того, как видела доставщицу еды за одним столом с ректором.
Мне стало грустно. Я не любила одиночество, но сейчас оно окутало меня и сказало: никуда ты не денешься. Для ректора и преподавателей ты магическая редкость, для студентов ты новая фигурка на шахматной доске академии, непонятная и раздражающая. Остаются только пончики, но не будешь ведь печь их каждый день.
Ладно, рассиживаться незачем. Я накинула пальто, подняла капюшон и направилась к выходу. Да, ректор говорил, что я должна быть в академии, но что плохого может случиться, если я просто прогуляюсь в саду?
Сад академии лежал внутри замка и был похож на животное, которое свернулось в клубок, укладываясь в спячку — темно-бурая шкура, шелест и вздохи, потрескивание, неразличимые голоса. Сад погружался в сон до весны. Я неторопливо побрела по дорожке, вымощенной серебристыми плитами; летом здесь, должно быть, чудесно, когда солнечный свет скользит среди ветвей и листвы, а птичьи голоса расплескиваются над клумбами. Но сейчас тут было довольно угрюмо и скучно. Никто не бродил по дорожкам, никто не сидел на изящных скамейках, читая книгу или болтая с приятелями о том, о сем. Компанию мне составлял только еж, который с деловитым видом копался в опавших кленовых листьях — потемневших, холодных, мертвых.
Дорожка вывела меня в ту часть сада, которую занимали фруктовые деревья, такие же, которые росли у бабушки. Вот вендинская груша с узловатыми ветвями и мелкими сладкими плодами, которые идут на варенье, вот яблоня сан-зан с красноватыми ветками, вот тоненькие вишни — на ветках висят капли дождя, словно причудливые украшения. А вот и королева всех садов — халевинская яблоня, ее крупные сладкие яблоки можно хранить до весны, а само дерево не теряет листвы до холодов. Я подошла к дереву, усыпанному глянцево сверкающими багровыми листьями — среди облетевшего сада оно смотрелось как-то тревожно, словно с ним что-то было не так.
Но это же академия. Что тут может быть не так? Ректор никогда не допустит, чтобы со студентами случилось что-то плохое.
Я провела ладонью по скамье. Надо же, совсем сухая. Наверно, в хорошую погоду здесь проводит время та девушка, которую обнимал ректор Холланд — сидит под яблоней, любуется природой. Ну и я сяду. Опустившись на скамью, я подняла голову к багровым ветвям и вдруг увидела яблоко — круглое, темно-красное с золотыми штрихами на кожице, оно так и просилось в руки: сорви, откуси, и рот наполнится прохладной сладкой свежестью.
И я откусила. А потом пришла тьма.
Глава 6. Яблочные дольки и чистильщики
Джон
Сигнал тревоги поступил из академии как раз в тот момент, когда Пайви, умелая прелестница из «Зеленого огонька», с томным вздохом соскользнула с меня и вытянулась рядом — прильнула, как кошечка, почти мурлыкала, всем своим видом показывая, насколько ей хорошо в моей компании. Несколько мгновений я лежал, словно медуза, выброшенная на берег: да, в «Зеленом огоньке» сногсшибательные цены, но оно того стоит.
— Ну как, мирр ректор? — спросила Пайви, заглянув мне в лицо. — Есть во мне магия?
«Тем, кого ты полюбишь, всегда будет больно и плохо, — я в очередной раз вспомнил слова Огастаса, но если раньше они царапали меня, то сейчас почти не вызвали дискомфорта. — Лучше займись наукой. Займись академией, которая всегда будет твоей. И не трать время на глупое и мимолетное».
Жизнь показала его правоту. Для души я оставил работу, а для тела вполне хватало таких прелестниц, как Пайви.
Но сегодня что-то было не так — и я не мог понять, что именно. Во мне будто бы ворочалось старое, давно забытое чувство, и пыталось отыскать выход.
— Немного есть, — я приобнял девушку, прикидывая, не повторить ли все через пару минут, и меня укололо в висок.
Беда. В академии случилось что-то плохое.
Напомнив себе, что в замке полным-полно опытных магов, способных справиться с любой бедой, и у меня нет причин для того, чтобы нестись туда, не застегнув штаны, я расплатился с Пайви и, одевшись, нырнул в червоточину в пространстве. Она выплюнула меня в саду академии и, сделав вдох, я уловил тонкие нотки яда — серевер, драконья слизь.
Волосы шевельнулись на голове, в животе шевельнулся ледяной ком. Драконов здесь не водится, значит, серевер кто-то принес, и это явно предумышленное убийство. Только этого нам и не хватало для полного счастья — и я, кажется, знал, кого именно здесь хотели убить.
Я отстранил перепуганных студентов, что столпились, разглядывая то, что произошло, прошел к Блюме, который склонился над девушкой, лежащей под яблоней, и устало вздохнул. Майя Морави, конечно. Тут можно было ждать чего-то другого? Чуть поодаль валялось надкушенное яблоко — должно быть, его обмазали слизью, а Майя откусила кусочек.
Как в сказке. Хорошо, что Блюме приволок с собой целую сумку лекарств — не придется оживлять Майю поцелуем.
— Попытка отравления, мирр ректор! — отрапортовала Анжелина: сейчас она ассистировала Блюме и рассматривала Майю так,
