Очень древнее Зло - Екатерина Лесина
— А я слышал, что русалки прекрасны, — задумчиво сказал смутно знакомый матрос, тыча длинной пикой. Действовал он весьма умело, и то одна тварь, то другая отваливались, чтобы рухнуть в кипящие воды.
Точно.
Артан узнал.
Это же певец. У него и физия была смазливая, и голос тонкий, нежный. Артан еще подумывал, не выписать ли ему рекомендательное письмо. В Храмах всегда была проблема с хорошими певчими, особенно после того, как внутренний эдикт запретил покупать рабов.
Да…
— Ну, это смотря с какой стороны глядеть, — брат Янош ловко орудовал мечом. Благо, тот у него был длинным и с виду вовсе неподъемным. Ходили слухи, что в годы младые, когда стремления к прекрасному в голове было больше, чем здравого смысла, брат Янош принес присягу, что, дескать, отныне и до конца жизни своей станет воевать этим вот, больше похожим на железную искривленную палку.
— А с какой надо? — осведомился кастрат, ловко снеся твари голову. Та плюхнулась куда-то вниз.
— Ни с какой не надо…
— Отступаем, — Повелитель, который до того просто смотрел, сделал шаг назад. — Легионеры лучше справятся.
И рядом с Артаном вырос человек в черном доспехе.
Человек ли…
— Так и мы, вроде… — пробасил брат Янош, но пот со лба отер. Во времена былые он славился не только голосом, но и статью, отчего, верно, и с мечом своим управлялся куда как полегче. — Отвык чегой-то я…
— Ничего, время привыкнуть будет, — певец оперся на древко пики. — Это только начало.
А Артан подумал, что с таким началом до конца можно и не добраться.
Легионеры, вытянувшиеся вдоль бортов корабля, действовали весьма умело. Со спины если смотреть, то вовсе казалось, что они просто стоят. Стоят себе и… пахло рыбой. Так вот остро, как на рынке поутру. Даже вспомнилось, как в детстве он, Артан, напрашивался с кухаркою на рынок, где и бродил, прячась за широкими юбками, разглядывая, что длинных угрей, что еще более длинных, уродливых рылом мурен, которых торговали на вес, что серебристую рыбную мелочь.
Захотелось той самой рыбы.
Мелкой.
Обваленной в приправах и пожаренной на открытом огне. И чтобы горячая, с ароматом… рот наполнился слюной и стало стыдно. Тут вон битва идет. А он о рыбе.
— Кто это вообще? — брат Янош опустил клинок и, уткнув острием в палубу, оперся на рукоять.
— Русалки, — ответил Повелитель.
Демоническое пламя в глазах не погасло.
— Они же водяницы, лярдвы или лопоушницы.
— Чего?
— Хугоры. Полуводницы… названий много. Когда-то их вывели, чтобы рыбу сторожить.
— Чего?! — тут уж не удержался певец.
— Не знаю, честно, как это было, но встречал упоминания, что в Империи рыбу выращивали, как овец. И вот лярдвы пасли рыбные стада.
Все замолчали, и Артан честно попытался представить, как это могло бы быть… не получилось.
— А тут, наверное, одичали. И рыбу сожрали. А поскольку изначально кормили их потрохами… — Ричард замолчал.
Люди же переглянулись. Верно. Потроха — штука такая… самим пригодятся.
— На самом деле они не слишком опасны. Были. Вот про голос я не знал…
Запах рыбы сделался почти невыносим.
Но жареной все одно хотелось.
— Что-то приближается, — Ричард закрыл глаза. — Что-то куда более… серьезное. Мне надо на нос.
И развернулся.
— Так это… — брат Янош закинул клинок на плечо. — Может, и нам того… надо… тудыть, если серьезное…
Артан кивнул.
Рукоять меча нагрелась. Да и сам он светился бледным слабым светом, но все же. Это должно было что-то да значить, оставалось лишь понять, что именно.
Не знаю, зачем я полезла в эту комнату.
И почему её не заперли. Или… запереть что-либо в Замке, который обладает собственным взглядом на мир, сложно? В этом все дело?
Не важно.
Главное, я честно сидела, пялилась в окно, стараясь уговорить себя, что все-то хорошо и даже замечательно. Что мир не рухнет в пропасть.
Ричард вернется.
С победой. И… и мы поженимся. Если, конечно, он не передумает. Но с другой стороны, с чего ему передумывать? Он не из тех, кто берет вот так и нарушает данное слово. Хотя, конечно, мало радости, что на тебе женятся не по любви, а по слову.
Совсем запуталась.
И сидеть стало тошно. Я во двор и вышла. Во дворе была пустота и тишина, если люди и оставались, а я знаю, что они оставались в Замке, то держались где-то в стороне.
А я что?
Я… прогулялась туда. Сюда. И снова туда. Вдалеке маячили молчаливые фигуры легионеров, добавляя депрессивности общему и без того не особо вдохновляющему пейзажу.
— В сад! — громко объявила я.
И раз сказала, то и сделала. В саду была та же тоска и легкое ощущение грядущей катастрофы. Правда, тут я осознавала, что ощущение — вещь такая, глубоко субъективная, но не могла отделаться от них. Даже громко и уверенно произнесенное:
— Все будет хорошо!
Не помогло.
И я вернулась в Замок. Почему-то там верить, что будет, если не хорошо, то хотя бы не очень плохо, было легче.
Ну а потом я просто бродила.
Бродила.
И забрела.
Пустота… то же окно и синева за ним. Книга. Плед. Туалетный столик. Мое безумное в нем отражение, смотреть на которое не хочется, потому что становится совсем уж невыносимо.
И злость берет.
Иррациональная.
Как он мог… как допустил, чтобы я осталась? Почему-то именно сейчас все аргументы, все доводы, казавшиеся там разумными, рациональными, теперь выглядели пустыми отговорками. Просто… просто он не захотел меня взять и все!
— Жора, — я отвернулась от зеркала, которое на туалетном столике. — Возьми себя в руки.
Помогло слабо.
Руку за руку я взяла и пальцы стиснула, с непонятным удовольствием причиняя себе же боль. Когти пропороли кожу, и на ней проступили красные пятнышки крови. Вид их немного отрезвил.
Это кровь.
Это демон внутри меня. Сидит и нашептывает дурное. Но я не должна слушать. Поддаваться. В теории. Я ведь знаю, что я — не такая. Я… я хороший человек.
Я не делаю гадости людям.
Не истерю.
Не страдаю избытком ревности. И вообще разумна, рациональна. Сдержана.
Вот так и повторять себе почаще. Глядишь, поможет.
Я закрыла глаза. И открыла. Взгляд скользнул по комнате… а пол вымыли. Я помню, как Ричард чертил на нем мелом фигуры. И звезду. Звезда называется пентаграммой. Кажется. А может, и нет. Главное, она была. И круг внутри. И непонятные знаки.
Свечи.
Как в ту нашу, первую встречу.
А
