Алая сова Инсолье - Ива Лебедева
— Чтоб ты там с молитвами утопилась? Или залила комнату? Обожди, все же найду тебе какую бабу. Думаю, тут вопрос только в цене.
— Я не утоплюсь и не залью. — Терпение, Аль, терпение. Это он так заботится. И вообще проявляет благородство, какого здесь к тебе еще никто не проявлял. Так что нечего злиться и сопеть, словно сердитый еж. — Не надо никого искать. Я уже слышу, где стоит вода. Вы спокойно можете выйти и оставить меня.
— Ну смотри. — В его голосе было откровенное сомнение. — Выйти не выйду, но отвернусь. Потому что, если начнешь тонуть, плевать мне на твою добродетель, вытащу и глаза закрывать не стану. Поняла? Лучше не тони.
— Вы можете подождать за дверью и не закрывать ее плотно, чтобы слышать, что со мной все в порядке. — Пара не очень уверенных шагов — и вот он, край лохани. Слева табурет, на нем… да, вот это мыло, оно даже пахнет какой-то травой. А вот простыня.
— Платье свое тогда кинь к двери. Хм… — Тут он задумался. — На мой голос кинешь, когда разденешься. Отдадим его прачкам, те еще подошьют.
— Я оставлю его у двери. — Губы чуть дрогнули в улыбке. Кажется, не все так плохо и в этом мире, раз хоть один хороший человек все же нашелся. По сути-то и одного достаточно… — Спасибо.
— Заладила со своими спасибо, синьорита. Долг жизни отдам — и катитесь своей дорогой со своей свиньей. Осторожнее со спиной! — Я услышала скрип двери.
— Уже почти не болит, — сказала и сама удивилась. Как так? Хотя… не болит, но я чувствую в том месте плотный клубок других нитей, тех, которые внутри меня. — Не беспокойтесь.
— Надо мне, беспокоиться. — Он фыркнул и демонстративно хлопнул дверью. Так хлопнул, что та отскочила от косяка и снова приоткрылась.
Увы, заглядывать нитями за угол я еще не научилась. Хотя это идея, и как-нибудь стоит попробовать. Просто пока на это нет сил.
Остается только надеяться на порядочность моего спасителя — не будет же он подглядывать, словно мальчишка. Тем более сам сказал — мослы.
Глава 12
Инсолье
Шатт бы побрал эту святую невинность! Ну как, как?! Как она дожила-то до своих лет? Да любой ребенок знает, что творят деревенские с убогими. Толпа ненавидела и всегда будет ненавидеть тех, кто хоть сколько от них отличается.
Или вот сейчас! Я, незнакомый мужик, наемник (у которых репутация чуть ли не хуже, чем у бандитов), сказал, что отвернусь, даже за дверь выйду — и все. Поверила. Идиотка, шатт.
А я сам? Даже не соврал ведь: всегда любил девок в теле, и чтобы грудь побольше. Так чего, спрашивается, меня зацепило посмотреть? Нет, понятно с чего — назло ее добродетельной вере в людей. А еще надо было полностью оценить ущерб, мне ж ее долечивать.
Ну, глянул, убедился, что страшнее в мире точно нет, и отвернись, да?
Нет, залип, как пацан в общественной бане.
Какая же она… тощая! Еще немного не кормить — и эта худоба перейдет в откровенную костлявость. И эта россыпь синяков и кровоподтеков по всему телу, точно пятна у горных котов. Рана на спине уже схватилась — видимо, себя святая как-то лечила не хуже, чем меня. А чего ж тогда синяки не убрала?
А еще святые в храме, похоже, не пренебрегают воинской нагрузкой. Первый раз вижу у женщины мышцы. Вернее, их остатки. Такие же тонкие, даже в какой-то степени изящные, но все равно заметные под белой кожей. Ни одной по-женски мягкой, округлой линии — все словно натянутая тетива. И каждое движение, даже самое осторожное и плавное, — как у дикого зверька.
Шатт. О какой демоновой хрени я думаю? Эй, что она задумала?! Зачем ей в бадье кинжал?! Она рехнулась, что ли?! Но если сунусь и наору на блаженную, сразу станет понятно, что подглядывал. Что ж. Если начнет членовредительствовать — нашлю парализующее проклятие. И отмажусь, устроив погром в соседнем номере. Пусть думает — залетный некромант напал, а я героически защитил. Вот потеха!
Может, хоть заподозрит меня? В смысле, меня, изгнанного паладина, в том, кто напал. Магию-то почует. И решит, что недобитый предатель ордена, который продал душу тьме мертвых богов, пошел по ее следу, хотел напасть?
И будет снова благодарить за спасение. Меня. От меня.
Тьфу! Идиотка! Волосы! Она хочет обрезать себе волосы, дура блаженная!
— Не советую, — все-таки не выдержал я. Вот лучше бы она себе вены попыталась вскрыть, чем волосы обрубить. — Даже мертвые боги не просят в жертву волосы, что уж говорить о живых. Они не примут подобного обета.
— Что?! — Девчонка мгновенно нырнула в пену так, что на поверхности остался только нос. — Вы обещали выйти!
— Волосы обрезают только чахоточным или приговоренным к смертной казни женщинам. Еще так делают некоторые темные жрицы в знак отказа от всех даров богини плодородия. Если сейчас отрежешь — только подтвердишь для всех вокруг, что ты не святая, а ведьма. И будут тебя встречать кольями и костром в каждом задрипанном селище, а не через одно, как раньше. — Я нарочно проигнорировал ее возмущение. И вообще, мне надоело изображать озабоченного подростка возле щели в чужом заборе. Так что я подошел, взял простыню, подцепил девчонку за локоть, бесцеремонно поднял из пены и завернул. Шатт, она вообще ничего не весит.
И, только усадив ее на кровать, не выдержал, съехидничал:
— Не стоит верить на слово всем подряд, синьорита. В следующий раз на моем месте может оказаться кто-то другой, кого интересует большее, чем ваша возможность шлепнуться в обморок прямо в бадье.
Девчонка так обиженно сопела из кокона простыни, что мне стало по-настоящему